Незадолго до ностальгии. Владимир Очеретный

как-то страшновато.

      – А мне страшно – одной, – быстро призналась она. – Уже давно. И мы так славно гуляли…

      Он видел: она специально раскрывается перед ним, чтобы он не чувствовал себя перед ней беззащитным.

      – И я при вас плакала, – напомнила она про ещё не обсохшие события, – это ведь что-то да значит… Я не хотела делать вам больно, Киш. Вы же должны это понимать.

      – Понимаю, – кивнул он. – Вообще-то, я думал, это вы не захотите больше со мной иметь дело.

      – Тогда я была бы ужасной снобкой и ханжой, – отмахнулась Варвара, – а я не такая… Между прочим, могли бы и заметить!

      Казалось бы, можно радоваться, что всё так легко разрешилось, но его продолжал грызть кладбищенский червь сомнения.

      – Вы думаете, сможем делать вид, будто последней минуты в нашей жизни просто не было? – недоверчиво спросил он. – Боюсь, мы не сможем её забыть, даже если очень захотим.

      – А мы и не хотим, – легко успокоила его она. – Просто нужно что-то придумать…

      – Всего-то? – улыбнулся Киш. – И что бы такого придумать? Может, отмотаем время назад? Помните, в «Гарри Поттере и узнике Азкабана» у них была такая волшебная штука…

      – Тсс! – Варвара приложила палец к губам и задумалась.

      Звенела тишина. Киш смотрел на Варвару и думал, какой странный момент он сейчас переживает – ничего подобного в его жизни ещё не было, и трудно было даже определить, в чём необычность заключается. Наверное, в стремительных переходах от нежности к отчуждению и обратно, в контрастном сочетании любви и смерти, большого города и безмолвия, такой близкой и при этом едва знакомой Варвары, о которой он ещё вчера даже не подозревал, а сегодня так боялся потерять, и в чём-то ещё неуловимом, что невидимыми волнами плыло в воздухе…

      – Придумала! – Варвара легонько стукнула себя ладошкой по лбу. – Мы же на кладбище! Здесь вы можете похоронить свои нехорошие ожидания! Сможете?

      И он похоронил.

      5. Трын-трын

      Стакан опустел. Киш открыл глаза и упёрся руками в подлокотники, чтобы подняться, но внимание скользнуло дальше – к окну, а точней, к надписи на стекле, которая уже тридцать секунд висела в нижней части стеклопакета. Окно – последняя разработка Kaleva («…не интересуются погодой – готовы к любой!») – предупреждало, что кто-то пытается заглянуть в квартиру с уровня тротуара. Ориентировочный цвет глаз – тёмно-карий.

      Вставать и выглядывать во двор было и лениво, и опрометчиво. Киш вывел на поверхность стеклопакета вид из окон первого этажа, где жил ещё один приверженец калевского стиля. На тротуаре, действительно, задрав голову, стоял человек в тёмном костюме. Брюнет. Полное лицо с усиками казалось незнакомым. Лет тридцать пять.

      «Довольно крепкий парень», – отметил Киш и снова пообещал себе спортзал. Позади, метрах в десяти, ещё несколько. Судя по всему, охрана. Человек нетерпеливо выругался. Киш точно никогда не видел этого типа. Но, кажется, о нём слышал.

      Вздохнув, он побрёл в прихожую, а затем спустился