Девятый всадник. Часть I. Дарья Аппель

холст. На нем можно было увидеть лишь причудливо нарисованный крест – даже не крест, а цветок о шести лепестках на длинном стебле. C.R. – было подписано внизу. Я бы, может быть, разглядел еще что-то, но свеча погасла и в комнате потемнело – начал накрапывать дождь. Чувство того, что я нахожусь там, где находиться не должен, только усилилось. Это был не страх, а некое томление души, тревога, словно сейчас произойдет что-то нехорошее. Взяв себя в руки, я рассудил, что пора уже выходить, и развернулся. Вдруг я увидел на уровне своих глаз – прямо над дверным проемом – надпись на немецком: «Каждый может сюда войти, не каждый сможет выйти». Я только выругался. Потом быстро покинул таинственную комнату, стараясь не оглядываться, хотя соблазн был велик. Казалось, я очутился в какой-то глупой сказке или в «страшном» романе г-жи Радклифф, которые тогда только входили в моду. В главном зале было темно, летучие мыши чуть ли не врезались в меня на лету, но я направлялся к выходу, стараясь не думать, что означает все мною увиденное. Мой конь Алмаз, почувствовав мое состояние, сначала отпрянул от меня, и мне стоило больших усилий вновь оседлать его. Дав коню шпоры, я ускакал прочь от этой проклятой руины.

      Кузену я сказал, что он был прав – это никуда не годный сарай, его бы лучше снести и построить на его месте нечто более приличное и услаждающее взгляд – желательно, в новом стиле, с колоннами и портиками. Но фраза, начертанная над выходом из комнаты, где я видел портрет своего деда в окружении других лиц, врезалась мне в память навсегда: «Каждый может войти, не каждый сможет выйти». Так и оказалось. Я оттуда так и не вышел.

      СПб, ноябрь 1793-го.

      …Когда Кристоф заявил категорично, за очередным семейным обедом, что решил перевестись на флот, воцарилось такое молчание, словно он сообщил о том, что обесчестил некую благородную девицу и теперь обязан жениться, пока последствия не проявили себя явным образом. Или что он переходит в православие, либо, тем паче, католичество и удаляется в монастырь.

      Фрау Шарлотта посмотрела на него пристально, изучающе. Она знала, что, раз этот ее ребенок принял решение, то вряд ли когда он откажется от него откажется. И ничто его не может переубедить. «Ты уже подал рапорт?» – проговорила она медленно, выделяя каждое слово. «Идиот», – быстро подхватил, пользуясь паузой, ее старший сын. – «Какую ты там карьеру сделаешь? Здесь тебе через два года светил бы полк». «В гарнизоне», – усмехнулся Кристоф, радуясь втайне тому, что ему не придется сейчас давать ни утвердительного, ни отрицательного ответа матери. «Мы такие гордые, что нам и гарнизон не по нраву?» – брат измерил его с ног до головы. «Ты поссорился с кем-то?» – догадалась их мать. – «Неужели с Наследником?» От этого предположения все застыли в изумлении и ужасе. Служанка, вошедшая за общий стол с подносом в руках, поняла, что господам пока не до жаркого, поэтому осталась в дверях, глядя на возмутителя