Девятый всадник. Часть I. Дарья Аппель

Кристофа. Все последствия пленения якобинцами внезапно встали перед его глазами. В отчаянии он оглянулся. «Сюда», – Рильке указал на шаткую лестницу вверх. Они вбежали наверх. За ними последовало еще трое их солдат. Под весом четвертого вся конструкция рухнула. «Пригнитесь», – приказал Кристоф. Тут, на площадке, они станут легкой добычей. Если только не прыгнут… Но там-то, внизу, их совсем добьют. Враги уже перебирались наверх. Один из солдат стрелял в открытый проем – сумел два залпа сделать, пока сам не упал, сраженный пулей. И тут же плотный огонь артиллерии потряс всю постройку до основания. «Святая Мария Матерь Бо…», – начал Рильке, но его последние слова оборвались. Третьего, прапорщика, чем-то задело, тот упал, и Кристоф, недолго думая, схватил его ружье. «Прыгаем», – указал он. «Нет!» – в ужасе отпрянул его товарищ. «Все равно помирать», – Кристоф схватился за ружье двумя руками и, закрыв глаза, полетел вниз… В последний миг он понял, что Рильке цепляется за него. И тот, последний, четвертый, тоже предпочел погибнуть, нежели сдаваться в плен.

      …Опомнился он внизу. Поверхность оказалась очень мягкой, и он с ужасом понял, что лежит на телах – синие, белые мундиры вперемешку, чужая кровь липнет к его телу. Он попытался встать, но в последний миг чей-то голос сказал: «Лежи. Притворись мертвым. Так спасешься». И он закрыл глаза. Наверное, пришла и впрямь пора помирать. Вокруг стояла тьма, как на дне колодца. А потом он словно увидел себя со стороны – бледного, в изорванном мундире, с бесполезным ружьем в руках, и лицо его такое, словно только что он заснул. Рядом лежит некий белокурый юноша в синем мундире, у него полголовы нет, кровь вперемешку с мозгом слиплась с волосами. И еще рядом Рильке с зажмуренными глазами. Кристоф знает, что бой еще продолжается, но звуков никаких не слышит. Ему вообще ничего больше не интересно. Он смотрит на небо, видит темные облака, багровое зарево впереди… Туда, надо отправляться туда, где гаснет такой красивый закат. Отчего-то хочется плакать. «Мне нынче двадцать лет», – говорит Кристоф себе. – «Ровно двадцать». Тут какой-то черный дым застилает ему глаза. Едкий дым, от него глаза щиплет и в горле дерет. Он мучительно закашлялся и вновь почувствовал себя живым. Мельница горела. Жернова, как огненный крест, светились прямо над его головой. Пора уходить. «Кристоф», – кто-то окликнул его, и он понял, что Рильке выжил. – «Они всё». «Эрих», – в тон ему откликнулся барон, давя стоявшую в горле гарь и жмурясь от обострившейся боли справа. – «Вы живы? Можете идти?» Стрельба и впрямь прекратилась. Закат уже погас, темные облака сгустились над ними – наступала ночь. Он с трудом встал. Рильке только стонал: «Моя голова… Боже мой». Кристоф помог ему, протянув руку. Товарищ его стоял неуверенно, постоянно заваливаясь на бок. «У вас все цело?» Тот только поморщился. «Н-не знаю…» «Дойдете?» «Постараюсь…» Они побрели к своим позициям. Рильке то и дело жаловался на тошноту, приходилось