Радости Рая. Анатолий Ким

профессор Гавайского института океанологии Лиз Ричмонд, – поведал мне осьминог, все еще ласково и бережно не касаясь меня своими присосками, каждая размером, было сказано, с тарелку спутниковой антенны. – Она большой отрезок своей жизни отдала на изучение меня, Считается, что Лиз Ричмонд лучший специалист по мне. Между нею и мной ничего нет, поэтому я легко могу отправить кого угодно к Лиз, чтобы она ответила на все интересующие его вопросы. Хочешь этого, сынок?

      Я захотел, поэтому переместился из восьмикратных объятий глубинного спрута на порог профессорского дома в кампусе Гавайского университета в Гонолулу. Профессор Элизабет Ричмонд на том месте, стоя в дверях, была босиком, в коротком купальном халате, открывавшем ее замечательные высокие ноги, и вытирала мокрые волосы махровым полотенцем. Она, как оказалось, пятьсот шагов тому назад вылезла на пляж из моря. Посмотрев на меня голодными глазами, профессор Элизабет Ричмонд сказала напрямик, что проголодалась и хотела бы пообедать в каком-нибудь китайском ресторанчике. Так и пошла босиком, осушая волосы полотенцем, в этот самый китайский ресторан. И по дороге, по мере того, как Элизабет Ричмонд энергично лохматила бурными движениями рук, подняв их к голове, свои волосы – они из жалких сосулек сырой пакли постепенно превращались в кудлатое облако каурой масти. А когда у входа в ресторан она перевесила полотенце через плечо, достала из кармашка халата деревянный гребень и как следует расчесала свои каурые кудри, пышная прическа профессорки Ричмонд надменно возлегла ей через голову на спину, заметно возвысив женщину в росте. Показалось даже, что она выше меня.

      За обедом я ей открылся, что принадлежу к особой древней расе человечества, хомопрозорливых, не имеющей никакого отношения к дарвиновским обезьянам. Я возраста своего не знаю, потому как не помню, где и как появился на свет, также не помню, сколько раз уходил-приходил в жизни, и поэтому не знаю, для чего прожил на свете столько тысяч километров самых разных жизней. И земных, и морских, и воздушных. Не моргнув глазом Лиз Ричмонд тоже призналась, что принадлежит к той же расе, что и я, и после обеда мы вернулись к ней в профессорскую квартиру, чтобы обстоятельно поговорить о гигантском спруте Гаргантюа, жителе самых жутких океанических провалов.

      Постепенно выяснилось, что меня интересуют чувства и мысли чудовища, когда оно пожирает добычу, запуская в нее клюв снизу вверх, как бы держа ее над собой. А Лиз Ричмонд, наоборот, интересным стало представить себе, как видится спруту какая-нибудь крупная добыча, вроде мускулистой акулы, – в ракурсе сверху вниз. Наш обоюдный высокий профессионализм в области феноменальной монстрологии позволил нам сполна утолить жажду научных познаний.

      Но кое-что так и осталось невыясненным. Например, я так и не понял, что оказалось для нее столь невыносимым, когда во время одного из внезапно возникших диспутов, позиции в котором с каждой стороны были самыми классическими, она вдруг разразилась