Из смерти в жизнь… Войны и судьбы. Галицкий Сергей Геннадьевич

сбывали эти вещи ездовому-ассенизатору. Когда тот проезжал мимо часового, немец отворачивался из-за жуткого запаха. И, конечно, немец никогда не проверял этот вонючий транспорт. На обратном пути этот же ездовой привозил продукты, которые получал в обмен на вещи!

      Всё вроде складывалось удачно. Но 25 декабря 1942 года я заболел: температура поднялась до сорока градусов, сильно заболела голова, бил озноб, одолевала резкая слабость. Я решил, что это грипп. Ребята за мной ухаживали. Помню, сварили куриный бульон и даже раздобыли где-то лимон. Но мне становилось всё хуже и хуже. Прошу ребят: «Пусть врач придёт!». А тот пришёл – и сразу: «Сыпной тиф!». И велел немедленно отправить меня в лазарет. Сам я идти уже не мог. А как только меня вынесли из камеры на носилках, я потерял сознание. Это было 27 декабря 1942 года. До планируемого побега оставалось всего несколько дней…

      Очнулся я не в лазарете, а уже в городской инфекционной больнице. Тиф тогда ещё только начинал распространяться, и немцы разрешали отправлять тяжёлых сыпнотифозных больных в городскую больницу. Меня привезли на тележке в приёмное отделение, раздели. Тут я и очнулся: лежу абсолютно голый, а две санитарки вокруг меня суетятся: «Какой ещё молоденький!». А мне было стыдно, что я перед ними голый лежу. Одели и отправили в палату. Там я опять потерял сознание… (Позже, из архивных документов днепропетровской инфекционной больницы я узнал, что поступил туда 5 января 1943 года. То есть без сознания я находился больше недели.)

      Прихожу в себя: около меня сидит пожилая женщина с короткой стрижкой. Она в белом халате, врач. Спросила меня что-то, я ей кое-как ответил. И она говорит: «Теперь Миша будет жить!». Эти её слова я запомнил на всю жизнь…

      Моего лечащего врача звали Евгенией Георгиевной Попковой. Она была начальником 8-го отделения Днепропетровской больницы, где я находился. Отвечала за всю лечебную работу в больнице. (После войны она заведовала кафедрой инфекционных болезней в Запорожском медицинском институте усовершенствования врачей. Во время войны были у неё за плечами и тяжёлые годы работы в больнице в оккупированном Днепропетровске, и пребывание в застенках гестапо.)

      Постепенно я стал поправляться. Лечила меня и ухаживала за мной Евгения Георгиевна, а с ней вместе и весь медицинский персонал отделения. Ни медикаментов, ни продуктов для больных военнопленных немцы не отпускали. Но меня в больнице всё-таки лечили, давали таблетки. И подкармливали. Иногда продукты приносили сами сотрудники больницы и местные жители. Тогда был настоящий праздник: нас угощали украинским борщом, макаронами, картошкой. Кое-кому из больных из дома приносили передачи. Я вроде поправлялся, хотя сильно исхудал, был бледным и выглядел намного моложе своих лет. Может быть, поэтому и жалели меня больше других. Как-то по-особенному заботились обо мне Ольга Михайловна Суратова и её дочь Лена. Они навещали меня регулярно. Они же принесли мне гражданские брюки и рубашку с украинским орнаментом. Откуда-то сама собой появилась