Надвигается беда. Рэй Брэдбери

Почему я за все эти тридцать лет ни разу не принюхался?

      – Вы просто заняты были, мистер Крозетти, – подсказал Вилли, – времени у вас не было.

      – Время, время… – проворчал мистер Крозетти, вытирая глаза. – Откуда он взялся, этот запах? Во всем городе никто не продает леденцов на палочке. Они теперь бывают только в цирках.

      – О! – сказал Вилли. – Верно.

      – Ну, Крозетти наплакался.

      Парикмахер высморкался и повернулся с ключом к двери. А Вилли стоял, и взгляд его убегал вместе с красно-белой спиралью, бесконечно вьющейся на шесте возле парикмахерской. Сколько раз он уже пытался размотать эту ленту, тщетно ловя ее начало, тщетно подстерегая конец.

      Мистер Крозетти собрался выключать свой вращающийся шест.

      – Не надо, – попросил Вилли. – Не выключайте.

      Мистер Крозетти взглянул на шест так, словно впервые открыл для себя его чудодейственные свойства. Глаза его мягко засветились, и он тихонько кивнул.

      – Откуда берется и где исчезает, а? Никому не дано знать, ни мне, ни тебе, ни ему. О, тут тайна, ей-богу. Ладно. Пусть себе крутится.

      «Как хорошо знать, – думал Вилли, – что он будет крутиться до самого утра, что, пока мы будем спать, лента все так же нескончаемо будет возникать из ничего и исчезать в никуда».

      – Спокойной ночи!

      – Спокойной ночи!

      Они оставили парикмахера позади вместе с ветром, несущим запах лакрицы и леденцов на палочке.

      5

      Чарльз Хеллоуэй уже протянул руку к вращающейся двери пивной, но остановил движение – редкие седые волоски на тыльной стороне ладони, как антенны, уловили нечто в октябрьской ночи. Может быть, полыхающие где-то пожары дохнули над прерией, может, новая ледниковая эра нависла над землей и уже погребла в мертвенно-холодном чреве миллион человек – лучше не выходить. Вдруг само Время дало трещину, и через нее уже сыплется пыль мрака, покрывая улицы серым пеплом. А может, все дело в прохожем, идущем той стороной улицы со свертком под мышкой и корзиной с торчащей из нее кистью. Он что-то насвистывает… Мелодия… она из другого времени года, нет, вовсе не печальная, просто она не годилась в октябре, но Чарльз Хеллоуэй всегда слушал ее с удовольствием.

      Я слышал рождественские колокола,

      Они играли древние гимны.

      Они вольно и сильно

      Повторяли слова о том,

      Что мир на земле и благоволение во человецех.

      Чарльз Хеллоуэй задрожал. Внезапно нахлынуло ощущение жутковатого восторга, захотелось смеяться и плакать одновременно. Так бывало, когда в канун Рождества он смотрел на безгрешные лица детей на заснеженных улицах среди усталых прохожих. Порок испятнал лица взрослых, грех оставил на них следы, жизнь разбила их, словно окна заброшенного дома, разбила, отбежала, спряталась, вернулась и вновь бросила камень…

      Бог наш не смерть, и Он не спит!

      Грешники падут, восторжествуют праведники

      С миром на земле и благоволением во человецех!

      Прохожий перестал насвистывать. Теперь он был занят чем-то возле