Не судьба (сборник). Вацлав Вацлавович Михальский

он не может рассказать о своей работе, как будто это пустое место, где ничего, кроме денег, не растет. Начатая поллитровка подрагивает на купейном столике. За окном заметно темнеет. Когда мальчишка начинает резвиться, кувыркаться на полке или играть на губах пальцами, мой попутчик взглядывает на него строго и роняет сквозь золотые зубы:

      – Сашка, не балуйся, а то напьюсь!

      Мальчик сразу съеживается и затихает.

      Вдруг, как часто бывает в поездах, заговорило молчавшее весь день радио:

      – Седьмой вальс Шопена, исполняет Святослав Рихтер.

      Даже искаженная хрипловатым поездным радио, музыка прекрасна.

      «Так некогда Шопен вложил

      Живое чудо

      Фольварков, парков, рощ, могил

      В свои этюды…»

      – вспоминается мне, и становится еще печальнее на душе, но потом вдруг светлеет: я думаю о том, как хорошо, что люди учатся и работают на земле не только ради денег.

      Видно, и Мишу растрогала музыка.

      – О дает! О дает! Как на балалайке! – хвалит он Рихтера и протягивает руку, чтобы потрепать по плечу сына. Но тот привычно увертывается, и рука моего попутчика повисает в воздухе, так и не найдя опоры.

      1972

      В такси

      Снег лег в октябре, уже апрель, а холодам не видно конца.

      Машина летит в общем потоке по Дмитровскому шоссе. Мокрый снег лепит в лобовое стекло, «дворники» едва поспевают открывать обзор. Впереди и по бокам роятся огни многоэтажных домов, таинственным, мертвенным светом мигает реклама какого-то кинотеатра. Водитель, пожилой, в очках, на тонкой шее зябко намотан шерстяной клетчатый шарфик, концы его свисают на лацканы потертого пиджака. Он курит «Беломор», глухо кашляет.

      – Скорей бы зима проходила, – раздраженно говорит пассажир, черноволосый, в дорогом сером пальто, совсем еще молодой мужчина, полный неизжитых сил и надежд.

      – Вот так и гоним дни: скорей бы зима, лето, получка, отпуск… Так и прогоняем свою жизнь! – блеснув из-под очков усталыми, умными глазами, отвечает таксист и, приспустив оконное стекло, выбрасывает папироску.

      Далеко впереди, на перекрестке, слышен жуткий визг тормозов, тупой удар.

      Кажется, кто-то уже приехал…

      1975

      В автобусе

      Жарко. Тесно. Нечем дышать. Запахи разогретого дерматина сидений, сгрудившихся в проходе тел и дешевого одеколона смешиваются в такой букет, что я еле держусь на ногах. К тому же одеколоном пахнет от меня – я только из парикмахерской. Закончив стрижку, знакомый черноглазый мастер сказал:

      – Освежим, да?

      – Если тебе хочется, Рафик, – пробормотал я неуверенно.

      – План, да, – сказал Рафик и в ту же секунду дунул мне по ушам пылью цветочного одеколона.

      И вот теперь благоухаю на весь автобус. Что поделаешь: у каждого свой план! «Лучше бы волосы отряхнул как следует, – думаю я, поеживаясь. – На море, что ли, поехать, обкупнуться».

      Рядом со мной стоят в пляжных сарафанах и с пляжными