Раб. Книга 1. Чужая боль. Нидейла Нэльте

впрочем, сводятся к одному: хозяин – бог и ему всё можно, раб – вещь, не имеющая права голоса. Единственное, что должен обеспечить хозяин – чтобы его раб не причинял неудобства остальным вольным. В противном случае у хозяина могут потребовать ответ представители закона.

      – Вставай, – тихо произношу, не удерживаюсь, провожу рукой по волосам. Он ощутимо вздрагивает:

      – Простите, я забыл, что вас нельзя касаться, предыдущая хозяйка…

      Замолкает. Ну да, не положено рассказывать о пожеланиях и прегрешениях предыдущих хозяев.

      – Давай уже поговорим, – предлагаю, указываю на кресло. Поднимается, наконец-то надевает халат, подвязывает пояс и садится, куда было приказано.

      – Не вскакивай, – предупреждаю. Кивает. – Сейчас я возьму пульт и уберу его. Не дёргайся.

      Он снова кивает, сжав зубы так, что на скулах выступают бледные пятна. Ничего не говорю. Бесполезно пока.

      Осторожно беру пульт, показываю ему – но он лишь сжимается, ожидая, видимо, что начну пробовать. Ох ты ж ёпрст! Наверное, эти скоты под названием «хозяева», получив новую игрушку, не успокаиваются, пока не перенажимают на все кнопочки. Тогда вполне понятна реакция бедняги.

      – Смотри, беру, кладу в сейф, чтобы случайно никому чужому не попался.

      Он, словно не веря, смотрит, как я убираю орудие изощрённой современной пытки, а заодно и папку с документами.

      – Что, даже не попробуете? – недоверчиво буркает.

      – А надо? – интересуюсь.

      – Некоторым мало видеть человека на коленях или на брюхе, зато когда он выгибается в приступах боли – в самый раз. А если ещё заставить его поорать при этом… возбуждает.

      Видимо, мне не удаётся удержать брезгливую гримасу:

      – Не меня.

      В его глазах мелькает удивление. Хоть немного осмелел. Прощупывает.

      – Послушай, – сажусь в соседнее кресло. – Я могла бы отпустить тебя на волю, но ты не выживешь. Сам знаешь, у бывшего раба и без того дорог мало, а уж с твоим послужным… Да ещё и на Тарине…

      Опускает голову, после буркает:

      – Отпустили бы, это были бы мои проблемы.

      – Пока тебя не поймали бы очередные работорговцы. Вашего брата отлавливают только так. Вас слишком легко сломать.

      – А тебе-то что? – вскидывает голову, и куда только «госпожа» подевалась? Предпочитаю не заметить перемену в обращении, пусть разрядится, может, полегчает.

      – А мне жаль, – отзываюсь. Снова пунцовые щеки, сжатые зубы. Дура, ну зачем, зачем добиваешь? Привыкла с равными общаться, которые всегда ответить могут? А этому, небось, жалость уже поперёк горла, особенно когда приходится специально унижаться, чтобы вызвать её, и как погано должно быть внутри…

      – Поверил, уже, – бурчит. После вдруг вскидывает голову, в тёмных глазах снова ужас:

      – Это проверка, да? Простите, госпожа… – дёргается было сползти с кресла, но я опережаю:

      – Не вздумай! Сядь где сидишь.

      Антер покорно опускает голову.

      – Ничтожный раб смиренно просит