Белокурый красавец из далекой страны. Мария Тахирова

от их жилища, и хамати не упускала возможности навестить невестку. Пока Ахмед не вернулся в Дубай, Мона не видела в этом ничего страшного. Уезжая, муж предупредил ее, что оставил матери ключи, – как он выразился, «на всякий случай».

      – Мало ли что, – пояснил он. – Вдруг ты потеряешь свой экземпляр, тогда сможешь забрать копию у мамы.

      Однако у свекрови было свое мнение на сей счет. Она взяла за правило приходить к невестке каждый день, порой с самого утра, и оставаться у нее до самого вечера. Когда Мона пыталась выразить свои возражения на этот счет, та искусно разыгрывала недоумение.

      – Ты все равно каждый день дома, и заняться тебе нечем. А я обещала сыну приглядывать за тобой в его отсутствие.

      Попытки воздействовать на свекровь через мужа также не увенчались успехом. Он мягко просил Мону не перечить маме.

      – Она совсем одна на белом свете, – объяснял Ахмед. – Отец умер, я далеко, других детей нет. Понимаю, что мама перегибает палку… но постарайся ее понять. Я надеюсь, что вы подружитесь. Да и твои родные тоже могут приходить к нам в гости.

      Моне оставалось лишь скрипеть зубами от бессильной злости. Ее собственная мать была слишком занята хозяйством, чтобы бывать у нее ежедневно; сестра еще училась в школе, у подруг тоже были какие-то дела. Кроме того, все они жили очень далеко от Моны, и дорога к ней по каирским пробкам обычно занимала несколько часов. Но даже когда родные и друзья приезжали к новобрачной, свекровь умела испортить всем настроение. Она не ругалась, никого не выгоняла и в общем не делала ничего особенного – просто молча сидела в комнате и смотрела на всех недобрым подозрительным взглядом. Подруги старались побыстрее ретироваться и вскоре вообще перестали сюда заходить: непринужденно общаться с Моной в такой обстановке было решительно невозможно. С матерью и сестрой своей невестки хамати была более дружелюбна; порой она могла выдавить из себя улыбку, но даже в этом напускном дружелюбии сквозила фальшь. А уж когда все расходились, свекровь не упускала случая обсудить гостей своей невестки.

      – Что за легкомысленная молодежь, – ворчала она. – У девчонок одни мысли о женихах. Даром что в хиджабах, а глаза бесстыжие. Мона, ты теперь замужняя дама, не пристало тебе общаться с этими профурсетками.

      Девушка сто раз пожалела, что согласилась на квартиру в этом престижном районе в непосредственной близости от свекрови; ее уже не радовали ни роскошное жилье, ни чистота улиц Рехаба.

      Из размышлений Мону вывел резкий запах и шипение сбежавшего кофе. Свекровь тут же материализовалась рядом.

      – Даже кофе толком сварить не умеешь, – резюмировала она, и, покачав головой, снова исчезла в гостиной.

      Мона со вздохом принялась протирать плиту. Из глаз против воли полились слезы.

      «А ведь мне только двадцать два года, – с тоской подумала она. – Что же дальше?»

      Справившись с собой, Мона поставила кофе на поднос и отнесла свекрови. Та пребывала в скверном расположении духа, но по крайней мере была немногословна. Она молча пила кофе, и только крепко сжатые губы свидетельствовали