Спящее царство и золотой рожок. Илья Литвак

какими именно вещами они едут и куда? Старец ничего ему не объяснил. Его размышления прервал Матвейка.

      – Это очень просто, – сказал он и улыбнулся. – Вещей всего три. А вот ещё одна – её передал тебе отец Харлампий и сказал, чтобы ты носил её всегда у сердца и только иногда надевал на голову.

      И он с благоговением протянул Никите маленькую чёрную шапочку.

      – Это скуфейка старца Афанасия, – объяснил он.

      Никита осторожно принял её из рук Матвейки и вопросительно посмотрел на него. На время они приостановили коней.

      – Одень её, если хочешь, и сам всё поймёшь.

      Шапочка была небольшая и с трудом налезала ему на самую верхушку головы, но и этого оказалось достаточно. То что увидел Никита… Впрочем это и объяснить трудно – то, что он увидел. Сначала – ничего. Всё как было, так и осталось. Лес впереди, перед лесом – речка. По бокам – поля, на полях мужики пашут. Пашут, несмотря на царский указ. А может быть до них ещё гонцы не доскакали?

      Но вот словно незримый свет осиял голову Никиты. Всё вроде как и прежде: лес как лес, речка… Но что это? Над лесом, высоко-высоко в небе, прорезая облака, висит огромная сияющая секира. Точь в точь такая, какую носят при себе обычно козлорги, с голубым стальным лезвием и тяжелой рукоятью, только огромная – такая, каких и не бывает. Висит она над всем Тридевятым царством и не падает. Пока не падает, но словно готова упасть и поразить всех людей, живущих в Тридевятом царстве, всех до одного, это Никита почувствовал. Почувствовал сердцем – самой его глубиной. И ещё он увидел лучи – яркие сильные лучи света, падающие из самой сокровенной небесной вышины. И лучи эти касались своими кончиками страшной секиры, и они-то и не давали ей упасть на Тридевятое царство и поразить всех, кто в нем живет.

      Ни слова нее мог вымолвить Никита от этого видения. А Матвей словно тоже видел всё это и тихо произнёс:

      – Уже и секира лежит при корнях дерева: всякое дерево, не приносящее доброго плода, срубают и бросают в огонь[5].

      – А лучи?.. – еле слышно произнёс Никита.

      – А лучи? – переспросил Матвей. – Лучи эти значат, что ещё не все уснули. Кто-то и бодрствует.

      – Все уснули?.. – словно не расслышал Никита.

      – Посмотри туда… – Матвей чуть развернул его в сторону деревни.

      И что же? Что особенного в деревне? Никита почувствовал, что он словно плывет по воздуху. Всё ближе и ближе к нему деревенские избы и дворики. И мужики, что на полях пашут, тоже как-будто приблизились к нему.

      – Видишь?.. Все спят… Все… – вздохнул тяжко Матвейка

      И точно – все спали. Все, как один. Бабы: кто корову доит, кто бельё стирает, кто, в окно видно – горшками ворочает, и все спят. Корову доит – и спит. Горшками стучит – и тоже самое. И спят-то как сладко! Спят мужики, пробираясь по борозде за лошадью. Даже детишки – и те словно спросонья. Не спят, как взрослые, а как бы это сказать – в дремоте пребывают и в ней же ухитряются играть, и шуметь и взрослым тем самым мешать, но сон их крепкий своим шумом детским им не потревожить. Очень крепкий сон – непробудный, одним словом – волшебный.

      Никита

5

Евангелие от Матфея. Глава 3, стих 10.