Человек, который смеется. Виктор Гюго

не соответствовали его возрасту. Возможно, что все это было выше уровня его понимания. Он действовал бессознательно. Он поступал так, не отдавая себе отчета.

      Он направился к Джонсон-роу.

      Он уже не шел, а еле волочил ноги.

      Оставив по левую руку от себя Сент-Мери-стрит, он миновал несколько кривых переулков и, пробравшись через узкий извилистый проход между двумя лачугами, очутился на довольно обширном незастроенном поле. Этот пустырь находился приблизительно в том месте, где теперь Честерфилдская площадь. Здесь дома кончались. Направо виднелось море, налево – редкие хижины предместья.

      Как быть? Опять начиналась голая равнина. На востоке простирались покрытые пеленой снега широкие склоны Редипола.

      Что делать? Идти дальше? Уйти снова в безлюдье? Вернуться назад на городские улицы? Что предпочесть: безмолвие снежных полей или глухой, бездушный город? Которое выбрать из этих двух зол?

      Существует якорь спасения, существует и взгляд, молящий о спасении. Именно такой взгляд кинул вокруг себя отчаявшийся ребенок.

      Вдруг он услышал угрозу.

      Глава V

      Причуды мизантропа

      Какой-то странный, пугающий скрежет донесся до него из темноты.

      Тут было от чего попятиться назад. Однако он пошел вперед.

      Тому, кого удручает безмолвие, приятно даже рычание.

      Эта свирепо разверстая пасть ободрила его. Угроза сулила какой-то выход. Здесь, неподалеку, было живое, не погруженное в сон существо, хотя бы и дикий зверь. Он пошел в ту сторону, откуда доносилось рычание.

      Он повернул за угол и при мертвенно-тусклых отсветах снега увидел какое-то темное сооружение, приютившееся у самой стены: не то повозку, не то хижину. Оно стояло на колесах – значит, повозка. Но у него была крыша, как у дома, – значит, людское жилье. Над крышей торчала труба, из трубы шел дым. Дым был красноватого цвета, что свидетельствовало о жарко горящем очаге. Петли, приделанные снаружи на стене, указывали на то, что здесь устроена дверь, а сквозь четырехугольное отверстие в середине двери виден был свет, горевший в хижине. Ребенок подошел ближе.

      Существо, издававшее рычание, почуяло его. Когда он приблизился к повозке, угрожающие звуки стали еще яростнее. Это уже было не глухое ворчанье, а громкий вой. Он услышал лязг натянувшейся цепи, и внезапно между задними колесами повозки, под самой дверью, блеснул двойной ряд острых белых клыков.

      В ту же минуту, как между колесами показалась звериная морда, в четырехугольное отверстие двери просунулась чья-то голова.

      – Молчать! – крикнула голова.

      Вой прекратился.

      Голова спросила:

      – Есть тут кто-нибудь?

      Ребенок ответил:

      – Да.

      – Кто?

      – Я.

      – Ты? Кто ты? Откуда ты?

      – Я устал, – сказал ребенок.

      – А который теперь час?

      – Я озяб.

      – Что ты там делаешь?

      – Я голоден.

      Голова возразила:

      – Не всем