Особые поручения: Декоратор. Борис Акунин

достойной декорации не получилось.

      «Бандероря»

5 апреля, великая среда, утро

      С утра пораньше Эраст Петрович заперся у себя в кабинете думать, а Тюльпанов снова отправился на Божедомку – вскрывать октябрьский и сентябрьский рвы. Сам предложил. Надо же определить, когда начал московский душегуб свои художества. Шеф возражать не стал. Что ж, сказал, съездите, а сам мыслями уже где-то далеко – дедуктирует.

      Работа оказалась муторной, не в пример хуже вчерашней. Трупы, захороненные до холодов, сильно разложились и смотреть на них не было никакой человеческой возможности, а вдыхать отравленный воздух и того паче. Вырвало-таки пару раз и Анисия, не уберегся.

      – Видишь, – чахло улыбнулся он сторожу, – все никак мозолями не обрасту…

      – Есть такие, что навовсе не обрастают, – ответил тот, участливо качая головой. – Энтим на свете тяжельше всего проживать. Но зато их Боженька дуже любит. На-ка вот, паныч, выпей моей настоечки…

      Присел Анисий на скамеечку, выпил травнику, поболтал с кладбищенским философом о том о сем, байки его послушал, о своей жизни рассказал, душой малость отмяк и снова – во рву копаться.

      Только зря все – ничего полезного для расследования в старых рвах больше не нашлось.

      Захаров желчно сказал:

      – Дурная башка ногам покою не дает, и ладно бы еще только вашим, Тюльпанов. Не боитесь, что жандармы вас случайно киркой по темечку заденут? А я и заключение по всей форме составлю: преставился губернский секретарь собственной смертью – споткнулся, да и дурной своей головой о камень. И Грумов засвидетельствует. Надоели вы нам с вашей тухлятиной хуже горькой редьки. Правда, Грумов?

      Чахоточный ассистент оскалил желтые зубы, потер запачканной перчаткой шишковатый лоб. Пояснил:

      – Егор Виллемович шутят.

      Но это бы еще ладно, доктор – человек циничный, грубый. Обидно, что пришлось от противного Ижицына насмешку стерпеть.

      Важнейший следователь прикатил на кладбище ни свет ни заря, пронюхал как-то про тюльпановские изыскания. Сначала тревожен был, что расследование движется без его участия, а после успокоился, духом воспрял.

      – Может, – говорит, – у вас с Фандориным еще какие гениальные идеи имеются? В выгребных ямах не желаете покопаться, пока я следствие веду?

      И уехал, низкая душонка, победительно посмеиваясь.

* * *

      В общем, вернулся Тюльпанов на Малую Никитскую не солоно хлебавши.

      Вяло поднялся на крыльцо, позвонил в электрический звонок.

      Открыл Маса. В белом гимнастическом костюме с черным поясом, на лбу – повязка с иероглифом «усердие».

      – Дзраствуй, Тюри-сан. Давай рэнсю дерать.

      Какое там рэнсю, когда от усталости и расстройства с ног валишься.

      – У меня срочное донесение для шефа, – попробовал схитрить Анисий, но Масу не проведешь. Он ткнул пальцем на оттопыренные тюльпановские уши и безапелляционно заявил:

      – Когда у чебя срочное донесение, у чебя граз пученый