Чардаш смерти. Т. О. Беспалова

фонарика. Странно симпатичным и мимолётно знакомым показалось ему лицо этого русского мужика. Осунувшееся, почерневшее от холода и усталости, оно хранило странно-безмятежное выражение. Такие выражения Дани видел иногда на лицах приговорённых к смерти людей.

      – Что, залюбовался, твоё благородие? – дед Матюха склонился с седла. – Красивый, да?

      – Что ты мелешь, сволочь? – прорычал Дани.

      – Да про тебя всякое треплет народ… Я вот думаю – может, правда.

      – Да что ж такое про меня треплет народ?

      – А то, что вот этот вот Шаймоши до тебя будто мальчиков водит. Гы-ы-ы…

      – А не вздёрнуть ли и тебя рядом с этим вот… Как его? Имя? Кличка? Знаешь что-нибудь о нём?

      – Не-е-ет. Меня так просто не вздёрнешь. Я нужен господину коменданту для его важных нужд. И тебе могу пригодиться. Рука-то левая болит? Болит! По-научному это называется фантомные боли. Я могу сделать так, чтобы не болела и рука, и душа. Излечить многое, не поддающееся фармакопейным средствам. Это во-первых.

      – Что же во-вторых? Эй, Шаймоши, трогай!

      Сани тронулись. Тощий конь Колдуна побрел рядом с санями. Следом за ним потянулась и кобыла с водителем в седле.

      – Что же во-вторых? – Дани повторил свой вопрос. Белобородый русский начинал нравиться ему.

      – А, во-вторых, имя этого человека, – он указал на пленника. – Родион Табунщиков. Он же – Красный профессор.

      – Ну и что?

      – А то! Он руководил школой диверсантов под Борисоглебском.

      – Он? Школой диверсантов? Ты его допрашивал? Пытал?

      – Не-е-ет. Дед Матюха только лечит – не пытает. Дед Матюха всё местное население до последнего желтушного младенца знает, вплоть до каждого погоста – кто и где похоронен знает…

      – Довольно!!!

      – Не-е, погоди! А вот этого вот, Красного профессора, так же знает вся округа. Важный человек! Коммунист! Ты не смотри, что он у тебя под боком бесчувственный валяется. В былые времена он весьма и очень чувствительным являлся. Особенно к нуждам крестьянской бедноты.

      – Расклячивал? – спросил Дани. Он решил для себя, что лучше уж слушать речи сумасшедшего «Микулаша», чем просто так, бессмысленно мерзнуть.

      – И расклячивал, и порол, и в холодную сажал. Такого человека нельзя оставить замерзать. До того как стать сильно учёным профессором, этот человек красными конниками командовал. Он важный красный кадр. Пусть господин комендант на него полюбуется. Пусть в волостной газете портрет Родиона Петровича с табличкой на шее напечатает для большей идеологической убедительности.

      – Погоняй, Шаймоши! – приказал Дани.

      Но отвязаться от деда Матюхи не удалось. Весь путь до Девицы тощий конь Колдуна трусил рядом с санями, а всадник затянул какую-то неслыханную ранее печальную песню. Позёмка подпевала ему натужным воем на высоких нотах. Копыта лошадей аккомпанировали в такт. Скоро Дани удалось справиться с раздражением, и он стал прислушиваться к словам песни:

      – Мы не пивом и не водкой в наш последний вечерок самогоном зальем глотку и погибнем под шумок!