Как я была Мэрилин Монро. Роман. Глеб Карпинский

небритый, ночующий в гостиницах, перегонял угнанные иномарки из Венгрии через наш городок в горную Чечню. У него была серьезная «крыша», которая помогала ему с местными ментами. Оленька и клюнула, как окунь на блесну, ездила с ним повсюду, и даже в Чечню. Может быть, за болтливый язык или повод к ревности, но ее герой стал поднимать руку, и уже скоро моя подруга без паспорта на накладных, трясясь в плацкартном вагоне, голодная и ободранная, добиралась до Москвы, словно беженка. На голове ее прыгали придорожные вши, а драповая шляпка, в которой она некогда щеголяла в «Симоне», долгие дни служила ей подстилкой вместо подушки, и затеняла исхудалое лицо ее с огромным синяком вокруг глаза. Под испуганными, выплаканными глазами синели круги от жестоких побоев, и было в этом нечто от Пикассо, размыто красивое, но непонятное.

      Но пока Ольга наслаждалась красотами чеченских гор, танцевала лезгинку и кушала шашлычок, мы с Натахой «Бэнчей», немного осиротев, пошли провести вечер в «Симон», так сказать, «тряхнуть стариной». На мне было плиссированное белоснежное платье, а на моей подруге красный обтягивающий комбинезон, из которого выпирала, словно тесто на дрожжах, пышная грудь четвертого размера. Натаха шла решительной походной. На днях она поссорилась со своим усатым любовником.

      – Ну как же так! – возмущалась она, гневно стуча по асфальту двенадцати сантиметровыми утонченными шпильками, – Говорит, что любит, а от жены уходить не хочет.

      – Парадокс какой-то, – поддакивала я, едва поспевая за Бэнчей.

      Когда мы зашли в «Симон», нас приветствовал администратор Саша, бывший «афганец». Добрый, отзывчивый, с детским, вечно улыбающимся взглядом. Он всегда был любезен с нами и обходителен.

      – Сейчас все будет! – улыбнулся он нам.

      Были выходные. Народу было очень много. В лесном полумраке между деревьев и декораций едва были различимы силуэты гостей. На танцполе звучала живая музыка. Веселье было в самом разгаре. Многие столики объединились, и компании с размахом отмечали свои праздники и встречи, шумно кричали. Как трудолюбивые пчелки, носились официанты с подносами, в поту и с усталыми и источающими халдейские улыбки лицами. Повсюду чокались, говорили тосты, скрежетала посуда от усердной работы вилок и ножей. Веселый хохот разносился по ресторану, словно раскаты грома. От пляжа тянуло прохладой, и несколько парочек целовались при тусклых огнях груженой углем баржи, медленно плывущей по волнам, как мертвая туша динозавра. Я вдруг вспомнила о Леше, и на сердце стало грустно. Может быть, чары экстрасенса снова имели власть надо мной, и я еще любила своего предателя, но гордость, здравый смысл и обида не давали мне возможности возобновить с ним отношения. С другой стороны мне хотелось новой любви, свежих, неиспорченных пошлостью чувств. Я, как утомленный бессмысленными музами художник, скомкала неудачный рисунок, приносящий мне столько боли и недовольства, и готова была начать все с чистого листа. Но иногда взгляд мой падал на корзину