Бомжара. Олег Викторович Петухов

ние с пистоном от начальника:

      – Мне нужны палки, долбоебы! – вопил боров с пунцово-красной рожей. – Нехуй хуем груши околачивать. Мне нужна статистика, ебаные вы в рот. Где статистика?

      Гвардейцы тоскливо разглядывали потрескавшийся асфальт на плацу. Они твердо знали, что статистика там же, где и палки. В пизде у них статистика, вот она где.

      Майор был не согласен с таким подходом в принципе:

      – Короче. Вы оба, долбоебы, пиздуете на маршрут и без двадцать-двадцать даже рыла не показываете. Берите пленного. Мне похуй, где вы его возьмете, но в зверинце чтобы сидела обезьяна! Это понято?

      Леха крутил баранку, пот стекал по лицу, заливая глаза. Последствия вчерашней пьянки и ожирения. Серый, худой, как жердь, мрачно ковырялся в телефоне. Улицы были безнадежно пусты и унылы.

      – А давай к Гаврилюку завалимся, – с надеждой в голосе предложил Леха. – К девяти он уже на рогах.

      Серый помотал головой:

      – Помер Гаврилюк. Упился. Сердце не выдержало.

      – Земля пухом. А беспроигрышный вариант был. Жаль. Мы его бывало к судье возили, потом на пару суток в обезьянник, а он просыпался уже дома и нихера не помнил.

      – Да, – согласился Серый. – Халява кончилась.

      И тут взгляд Серого цепляет чудо. Вот, вот когда сбываются молитвы! Бог есть, решает он:

      – Тормози!

      Леха бьет по педали тормоза, иначе уазик не остановится, и с ушераздирающим скрежетом боевая гвардейская колесница останавливается через каких-то тридцать метров. Что в общем-то тоже чудо.

      Где, что? – потеет Леха.

      – Вон же, вон же, – тычет пальцем в ветровое треснутое стекло Серый. – Бомж! Наш он, наш.

      Они с азартом выпрыгивают из пыльной колымаги и окружают пленного.

      – Ваши документы, – хрипит Леха, ловя ртом воздух. – А, все ясно, оформляем!

      Бомж, мужик средних лет, в затертом и замызганном пальто, почему-то подпоясанном веревкой, никак не реагирует. Просто стоит и задумчива смотрит на гвардейцев в бронежилетах, касках и с автоматами. Его лицо, как у всех бомжей во Вселенной, кирпично-красного цвета, продубленное ветром, морозом и солнцем. Редкая бороденка спуталась, волосы на голове стянуты в хвост. И только льдисто-голубые глаза смотрят пристально и спокойно.

      Серый решает пропустить формальности:

      – Что принимали, алкоголь, наркотики?

      Бомж не отвечает.

      – Так, сопротивление сотрудникам при исполнении, – констатирует Леха, продолжая потеть. – Короче, пакуем его по двадцать-двадцать.

      Они берут бомжа под руки, хотя тот не упирается, и тащат к уазику. Отомкнув заднюю дверцу, запертую на висячий замок, гвардейцы заталкивают пленного в крохотный отсек, едва в полметра, где можно примоститься с двух сторон на узеньких сиденьях. Захлопнув дверь, вешают замок и запирают его на ключ.

      Они бросают каски и автоматы на заднее сиденье и в отличном настроении залезают на свои места.

      – Медаль не обещаю, но ебать сегодня не должны, – мечтательно говорит Серый, и Леха с ним полностью согласен. Улыбка идиота не сходит с его лица, даже когда он замечает чудовищную вещь, а Серый и рад его подъебнуть. – Леха, ты нахуя ее заглушил?

      Вопрос был на миллион долларов. Вся их гвардейская богадельня прекрасно знала, что боевой уазик заводится только один раз, утром, по холодку, и глушить его можно только по вечерней прохладе, сдавая смену. Азарт погони сыграл с Лехой злую шутку.

      – Ты заглушил, – безапелляционно заявил Серый. – Тебе и заводить.

      – Как эту поеботину заведешь? – тоскливо заскулил стокилограммовый Леха.