Группа крови: повесть, рассказы и заметки. Александр Кабаков

утром не снял трубку казенного телефона, и все прервавшееся в телефоне в телефоне же и восстановилось. Он уже снова думал о смерти и не помнил о пожизненно приставленном зеркале притворства, не косился в него с самого утра…

      А в гостинице стало ясно, что его силы кончились, ушли в паузу, и с этим ничего не поделаешь. У него долго и оскорбительно не получалось, и она стала смотреть в сторону, чтобы не встретиться глазами. Потом, когда отрицательный результат его стараний сделался очевиден, легли просто рядом, глядя в потолок, и принялись рассказывать, эпизод за эпизодом, на что поиздержалась жизнь. Снова возникло ощущение хвастовства, хотя ведь ничего не скажешь – эпизоды бывали один оглушительнее другого. Однажды все происходило в альпийской гостинице, и под окнами бренчали огромными колоколами пятнистые коровы. Есть, повторила и она, что вспомнить. И добавила: «Только лучше не вспоминать». А сама снова принялась вспоминать.

      – Ты тогда позвонил, сказал какую-то пошлость про колодец и ведро…

      Он дернулся – пошлость действительно была нестерпимая, он постарался и забыл ее, а Дашка, оказывается, помнила все время.

      – Вот после этого ведра меня и понесло, – она резко оборвала себя.

      И он успел перехватить едва не вырвавшееся «меня тоже». Все время их на похвальбу поворачивало, но тут ему хвастаться не следовало, проклятое ведро еще скребло по дну колодца, и она слышала этот звук.

      Замолчали оба, остыли и, почти не попрощавшись, не говоря уж о том, что без поцелуев, разъехались. В воздухе пронеслось раздражение, подростковое хвастовство сделалось обидой.

      Она, не оглядываясь, пошла в метро.

      Он постоял, пока шар мелких каштановых завитков, плывя над эскалатором, не скрылся в сияющей бездне, и пошел ловить такси – ноги подгибались, тяжелый был день…

      Вдруг подумал о ней, как о родном, именно родном человеке – бедная, как же она устала за этот день, контора, высокомерие Нинки-начальницы, и разговоры в ресторане, и продолжение в гостинице, напряжение без разрядки… А теперь еще ехать черт его знает куда, метро с пересадками, троллейбус, идти от остановки… Вот дурак, со спокойным презрением мысленно обругал он себя, почему не настоял сначала отвезти в такси ее, а уж потом ехать к себе, через кольцо… Сэкономил.

      Дома он совсем потерялся – ходил из угла в угол, хватался безо всякой причины за телефон, потом сообразил, что уже довольно поздно и ей, вероятно, неловко звонить. Наконец не выдержал, набрал сам и, услышав ее голос, успокоился, молча отключился.

      Теперь можно было передохнуть и заняться неотложным делом, утром навалится обычная суета, толком ничего не сделаешь. Сел на кухне ужинать, налил полстакана и, быстро выпив и поев, не замечая вкуса, торопясь, чтобы не растерять драйв, принялся за письмо Нинке. Не то письмо, не то служебная записка, не то меморандум.

      Больше они в гостиницу не ездят, стесняются друг друга… Остается телефон.

      Теперь он писал, пропуская буквы и не попадая по клавишам, торопясь