Эффект преломления. Диана Удовиченко

чувствовала себя то ли дорогой кобылой, то ли породистой сукой, от которой ждут потомства.

      Как назло, ей все не удавалось понести, и в ответ на вопросительный взгляд свекрови Эржебета лишь опускала глаза. А лицо Оршоли становилось все недовольнее. Мол, знала же: с девчонкой что-то не так! Здоровые женщины не бывают такими бледными.

      Оршоля ничего не говорила, только плотнее поджимала губы. Когда же сын собрался переезжать в Чахтице, она выказала желание поселиться с молодыми. Ференц обрадовался – будет, кому присмотреть за юной женой, позаботиться о ее здоровье, когда он вернется на войну. Эржебета, узнав об этом, едва не заскрипела зубами. Но смирилась – настолько любила мужа, что никогда ему не противоречила.

      Сейчас Оршоля бегала по замку, осматривала комнаты, отдавала распоряжения. Казалось, ее бесцветный визгливый голосок звучал сразу отовсюду:

      – Тут надо будет заново обить стены, здесь повесить свежий балдахин. А в кладовых почти нет масла. Запомни, дитя…

      Первый день, думала Эржебета. Первый день в замке! Замолчи, дай мне отдохнуть, проклятая!

      Ей хотелось лечь, растянуться на кровати, распустить слишком тугую шнуровку корсажа. Отдохнуть, вздремнуть, а потом, проснувшись, долго ласкать Ференца, который уже совсем скоро уйдет на войну.

      Вместо этого ей приходилось тенью бродить за неугомонной свекровью. Выручил Ференц, прислал за женою служанку.

      – Господин наверху ждут, – робко проговорила тощая носатая девка, кажется, Пирошка.

      Муж стоял на стене, вглядывался во что-то внизу.

      – Смотри, – сказал Эржебете.

      Замок окружали цветастые грязные шатры и кибитки, затянутые тряпьем. Вокруг сновали мужчины в ярких рубахах, женщины в неопрятных юбках и шалях, полуголые дети. Ржали тощие лошади, гавкали такие же тощие псы.

      – Цыгане пришли, – шептала Агнешка, выглядывая из окна галереи. – Семя Ердегово…

      От пестрой толпы отделился высокий, толстый мужчина средних лет, стукнул в ворота. Вскоре пришел гайдук, доложил:

      – Цыгане говорят, хотят служить госпоже графине…

      Ференц нахмурил густые брови:

      – Приведи одного.

      На стену в сопровождении охраны поднялся тот самый цыган. Грузно опустился на одно колено, проговорил, сдерживая волнение:

      – Не вели казнить, госпожа. Меня зовут Джура Фаркаш, я барон табора. Мы явились, как только узнали…

      Карие глаза навыкате смотрели с преданным испугом, большие грязные руки, унизанные перстнями, нервно комкали старую шапку.

      – Чего тебе нужно? – строго спросил Ференц, удивленный тем, что цыган обращается только к Эржебете.

      Цыганский барон склонил голову:

      – Служить госпоже. Мы не знаем другой службы.

      Ференц досадливо пожал плечами, спросил жену:

      – Ты что-нибудь понимаешь?

      Эржебета смотрела на Джуру, которого никогда не видела, и в душе ее рождалось узнавание. Черный человек говорил, что так будет. Просто эти – первые…

      – Возьми