Ювелир. Мария Кичатова

окончательно испортились. Светлана выплатила долг своего мужа и сразу после этого с ним развелась.

      Мы продолжали много работать, и я почти забыл, что нахожусь в США нелегально. Еще работая в ресторане, я подал документы на предоставление вида на жительство, но никаких сдвигов в этом вопросе не намечалось, и выезжать из страны я не мог. Конечно, я был очень рад приезду сестры с мужем, но мне самому хотелось побывать в России. Я мечтал увидеть друзей, которые там остались, племянницу, которой было 11 лет, когда я улетал в Штаты, и которая превратилась в молодую девушку и скоро должна была закончить школу. В США я прожил безвыездно почти шесть лет.

      Однажды поздним вечером меня разбудил телефонный звонок от отца Алины, который глухим голосом сообщил, что Алина попала в серьезную автомобильную аварию, находится в реанимации в состоянии комы, и что он с матерью Алины завтра вылетает в Тель-Авив. Я находился в состоянии ступора и не мог вымолвить единого слова. Отец Алины несколько раз переспросил, слышу ли я его, и просил меня взять ручку и записать телефон больницы, в которой лежала Алина, чтобы связаться с врачом.

      Заснуть я больше не мог. Через два месяца мы должны были с Алиной встретиться на Гавайях и начать совместную жизнь. Я каждый день готовился к этой встрече, но судьба распорядилась иначе. Рано утром я позвонил в клинику Тель-Авива. Врач сообщил мне, что Алина находится в критическом состоянии, подключена к аппарату и так и не приходила в сознание. Я не мог это принять. Каждый день разговаривал с родителями, которые находились рядом с Алиной, умолял их вызвать для консультации других специалистов, нервничал от того, что сам ничего не могу сделать.

      Периодически звонил врачу, но тот повторял одно и то же, что Алина получила очень серьезную травму, и надежды на выход из состояния комы у нее практически нет. Работать я в те дни просто не мог, делал все на автомате, вечерами напивался и под утро ненадолго засыпал. Я ненавидел мать Алины, которая все чаще говорила о том, что шансов у дочери нет и надо ее отключить от аппарата, что каждый день пребывания в реанимации стоит больших денег и это все напрасно.

      Американский врач, которого я уговорил позвонить в клинику Тель-Авива, после разговора с врачом Алины, подтвердил его заключение о ее состоянии и обнадежить меня не смог. Через три недели отец Алины позвонил еще раз и сообщил, что они с женой приняли решение отключить дочь от аппарата и через два дня после похорон возвращаются в Москву.

      В тот же день я позвонил сестре в Москву, разбудив ее среди ночи, и мы целый час рыдали и говорили с ней по телефону. Мне не было еще тридцати, а я уже лишился самых дорогих, близких и любимых. У меня не было мамы, а теперь не стало и Алины.

      Говорят, что время лечит. Это не так. Оно просто притупляет боль, но рана на сердце остается навсегда. Конечно, некоторое облегчение приносил алкоголь, к которому я стал неравнодушен после маминой смерти. Наркотики я не употреблял. Может быть, потому, что всегда хотел держать все под контролем,