Корабль-призрак. Фредерик Марриет

если… что?

      – Ничего такого, я случайно обмолвился. Простите, святой отец, мне просто нужно осмотреть эту комнату.

      – Я давно о ней слышал и знаю, что твоя мать никогда никому не объясняла, почему ваша гостиная все время заперта. Я сам не раз задавал ей этот вопрос, но она уходила от ответа. Мало того, однажды, когда я по долгу своего сана попробовал расспросить Катрину более настойчиво, то заметил, что разум ее мешается, она как будто теряет рассудок, поэтому я отказался от дальнейших попыток. Что-то тяготело над душой твоей бедной матери, но она даже на исповеди не пожелала сказать мне правду и тем самым снять невыносимое бремя с души. Перед смертью она открыла тебе свою тайну или так и унесла ее с собой в могилу?

      – Она открыла ее мне, святой отец.

      – Не чувствуешь ли ты потребности исповедаться, сын мой? Быть может, я оказал бы тебе помощь или дал совет…

      – Я верю, что не праздное любопытство побуждает вас выведывать у меня эту тайну, я готов поделиться ею с вами и выслушать ваш совет. Дело, однако, в том, что в данную минуту я сам не во всем разобрался и ума не приложу, все ли обстояло так, как говорила моя бедная мать, или то лишь плод ее воспаленного воображения. Когда я удостоверюсь, что все услышанное мной от матери – правда, я исповедуюсь перед вами, хотя едва ли вас это порадует. Сейчас я не вправе ничего сообщать вам, я обязан докопаться до истины, и первый шаг к тому – войти в эту ненавистную комнату и убедиться во всем.

      – Тебе не страшно, сын мой?

      – Нет, святой отец, на мне лежит долг, который нужно исполнить. Умоляю вас, не допытывайтесь у меня ни о чем. Честное слово, я, как и покойная мать, чувствую, что всякие расспросы пошатнут мой рассудок.

      – Нет, Филипп, что ты, я не настаиваю! Придет время, и если я тебе понадоблюсь, то ты обратишься ко мне, а теперь прощай. Но прошу тебя все-таки, сын мой, приостанови свою неподобающую моменту работу: я сейчас пришлю сюда женщин – готовить к погребению покойницу, душу которой призвал Господь.

      Патер взглянул на Филиппа и понял, что мысли юноши витают где-то далеко. Взгляд его, лишенный всякого выражения, бесцельно блуждал по сторонам, а лицо выражало странное недоумение, и священник, озабоченно покачав головой, покинул дом. «Он прав, – подумал Филипп, оставшись один, – не надо спешить с этим делом. – Взяв шкафчик, юноша повесил его на прежнее место. – Часом раньше или часом позже – какая разница? Лучше прилягу и отдохну, голова у меня свинцовая».

      Филипп прошел в смежную комнату, кинулся на постель и тотчас же заснул тем крепким тяжелым сном, каким обычно засыпают за несколько часов до казни приговоренные к смерти преступники. Пока он спал, пришли соседки и приготовили все, что требовалось для похорон вдовы Вандердеккен. Они не тревожили Филиппа, чтобы он подольше не возвращался к своему горю. В числе других после полудня явился мингер Путс, который уже знал о смерти своей пациентки и, имея час свободного времени, решил зайти к Вандердеккенам в расчете на то, что это принесет ему лишний гильдер