История знаменитых преступлений (сборник)_clone_2018-04-01. Александр Дюма

Иоанна, подпавшая под влияние вдовы великого сенешаля и двух ее дочек, графинь Терлицци и Морконе, а также донны Канции и императрицы Константинопольской, встала на сторону неаполитанской партии, несогласной с претензиями ее супруга. Первой заботой приверженцев королевы было вписать ее имя во все государственные акты, не упоминая при этом имени ее супруга. Но Иоанна, руководствуясь врожденной порядочностью и чувством справедливости, поначалу отвергала все настояния своей свиты и дала себя уговорить лишь Андреа Изернийскому, одному из самых именитых правоведов своего времени, прославившемуся своими возвышенными принципами и мудростью. Видя, что его устраняют от дел, принц Андрей разозлился и ответил насилием и деспотизмом: по собственному почину освободил заключенных, щедро наградил своих соратников-венгров и осы́пал почестями и богатствами Джанни Пипино, графа Альтамуру, – самого опасного и непримиримого врага неаполитанских баронов. Тогда-то графья Сан-Северино и Милето, Терлицци и Бальцо, Катанцаро и Сан-Анжело и бо́льшая часть вельмож королевства, которым фаворит Андрея досаждал своим высокомерием, и условились погубить этого последнего вместе с его покровителем, если тот, не считаясь с их гневом, не перестанет ограничивать их привилегии.

      Со своей стороны, дамы из свиты королевы, преследуя каждая свои интересы, всячески поощряли ее новую любовную страсть. И несчастная Иоанна, покинутая мужем, преданная Робертом Кабанским и влачащая бремя обязанностей, которое было ей не по силам, забылась в любви Бертрана дʼАртуа, даже не попытавшись ей противиться, – ибо в ее душе все религиозные и нравственные принципы были уничтожены в зародыше и она поддавалась пороку с той же легкостью, с какой изгибаются тела несчастных созданий, которым жонглеры переломали кости. Что касается Бертрана, он обожал королеву с пылом, превосходившим все мыслимые пределы людской страсти. Вкусив счастья, которое не могло привидеться ему в самых дерзких мечтах, юный граф едва не лишился разума. Какими бы суровыми увещеваниями отец, Карл дʼАртуа, происходивший по прямой линии от Филиппа Смелого, один из регентов королевства, ни пытался остановить сына на краю пропасти, Бертран слушался только своей любви к Иоанне и неумолимой ненависти ко всем ее врагам. Часто на закате дня, когда ветерок со стороны Позилиппо или Сорренто прилетал поиграть его волосами, стоял он, бледный, недвижный, в проеме одного из окон Кастель-Нуово, облокотившись о подоконник, и пристально смотрел в сторону площади, где в это время, довольные собой, герцоги Калабрийский и Дураццо скакали рука об руку в облаке пыли, возвращаясь с вечернего променада. И тогда молодой граф в гневе хмурил брови, взгляд ясных голубых глаз его становился хищным и угрожающим и мысль об отмщении и смерти на мгновение искажала его черты. Но уже в следующее мгновение он вздрагивал, и легкая рука ложилась ему на плечо. Он медленно оборачивался – из страха, чтобы божественное виденье не вспорхнуло к небесам, –