Ледяная трилогия (сборник). Владимир Сорокин

замер, перестав жевать. Посмотрел на меня, потом на Фер. И побледнел.

      – Чего, понравился парень? – спросил Фер седобородый и горбоносый гон с переломанной ключицей. – Он у нас внове. Стало быть, ему до Енисея никак нельзя. А вот ужо опосля – завсёгда пожалста!

      Два гона нехотя усмехнулись, остальные продолжали есть мясо. Видимо, седобородый давно наскучил им своими шутками.

      – Жрать хотите? – сумрачно спросил нас коренастый крепкорукий гон.

      Но котел с дымящимся мясом не будил в нас никаких желаний. Мы смотрели на рыжебородого парня. И видели его. Он тяжело вздохнул, распрямляя широкие крепкие плечи, кинул недоеденный кусок в котел, дернул ворот рубахи:

      – О-х-ха…

      – Чего ты, паря? – спросил седобородый.

      – Муторно как-то… – Парень встал, шагнул в сторону.

      Его вырвало мясом.

      – Фу ты, блядская зараза… – Он сплюнул, подошел к реке, зачерпнул воды большими сильными ладонями и жадно выпил.

      – Ишь, меченый, мясом блюется! – злобно усмехнулся маленький плосколицый гон.

      – Не твово ума дела, Хорь, – буркнул на него коренастый. – Он тебе не загораживает. Жри сколько влезет.

      Мы знали, что рыжебородый наш, но не знали, что делать. Сердца были напряжены и молчали. Я видел этого здорового парня впервые, но сердце мое знало его давно. Самое удивительное, что он двигался и вел себя как все, даже не подозревая, что дремлет в его груди! Он отплевывался, мыл лицо, бормотал какие-то слова, словно КУКЛА! А сердце у него было живым. Это было так странно и комично, что мы с Фер расхохотались. Парень хмуро глянул на нас и пошел к лодкам. Явно ему было не по себе от нашего присутствия: его сердце забеспокоилось.

      – Ишь, смехачи, – прищурился гон со вставными железными зубами. – Весело? Живете хорошо? Не достала вас ышшо савецка власть?

      Он вынул из-за пазухи объемистый кисет с махрой, раскрыл, протянул всем. В кисет полезли грубые руки.

      – Вы чего приплыли? – спросил нас молчаливый гон с худым и умным лицом.

      – У нас песец, – ответила Фер.

      – Сколько?

      – Да один.

      – Ради того плыли?

      Фер пожала плечом.

      – Она от отца ушла, – заговорил я. – Она жена моя. Плывем на новое место.

      Гоны не выказали особого удивления.

      – Ну, давай песца свово, – почесал заросшую щеку умнолицый гон.

      Я достал из лодки песцовую шкуру, протянул гону. Он встряхнул ее, понюхал, потом перевернул, оглядывая.

      – Ложка, – сказал он быстро.

      Нам было все равно. Я кивнул. Гон развязал свою суму, достал чайную ложку и мешочек с золотым песком. Он быстро отмерил чайную ложку песка, ссыпал золотой песок в бумажный фунтик, ловко сложил его, чтобы песок не просыпался, и протянул мне. Песца он запихал в мешок, набитый шкурами.

      Гоны, завершив трапезу, стали готовить лодки к отплытию. Это было странно – солнце уже заходило.

      – Вы ночью поплывете? – спросил я.

      – А как же? – Умный гон завязывал