Планета детей Солнца. Федор Метлицкий

ть здесь, среди близких людей, словно плавает в холодной воде последних тревожных событий.

      На моем дне рождения в квартире панельной многоэтажки, на овальном раздвижном столе – разноцветие закусок из престижного магазина экологических продуктов как последняя вспышка новой многообещающей жизни после годов однообразия. Молчаливо обеспокоенная за меня жена, родственники и друзья произносят тосты, открыто и юмористически дружелюбные. Я и они знаем, что разойдемся и канем в пустоте, чтобы к очередной дате встретиться так же впустую. Ну и что? Зато знаем, что мы рядом, живы. На моих похоронах они-таки взгрустнут, искренно, может быть, связав их с собственными возможными похоронами.

      Вот моя родня. Моя подруга, тревожащаяся за меня и за постоянно отсутствующего нашего независимого сына с шальной шапкой волос, не приехавшего на каникулы из университета на «Большой земле», то есть бывшей Империи, потому что закрыли границу. На кухне курят и громко кричат оживленные племянники-студенты.

      Старшие родственники, потомки ссыльных переселенцев в эту страну, как оказалось, во второй половине их жизни прожили ее не так: измены и уход мужей, бездушие детей, занятых собой, безвольное стремление найти опору, за которую можно ухватиться. И всегда оставался спасательный круг родственников. В их сознании никогда не просыпалось желания изменить мир так, чтобы быть счастливыми, заботило только устройство своей судьбы, и к старости застыло ощущение сплошной неудачи.

      Грузная тетя Марина, пенсионерка, раньше жила с мужем, местным крупным чиновником, счастливо. Он пропадал в своем министерстве, она облизывала большую квартиру, ходила плавать в бассейн. И вдруг узнала, что у него есть кто-то. Жизнь ее переломилась изменой и разводом, может быть, из-за того, что у них не было детей. Это была неслыханная измена – ей, отдавшей ему всю себя – крушение женской судьбы. Могла бы как-то смириться, если бы он не стал появляться с той змеей перед ней. Что-то безобразное вошло в нее, и она пыталась покончить с собой, но спасли родственники. Уже с трудом – ноги плохо ходят – она приезжает на сходки родни, в них поддерживает свой оптимизм.

      Подруга тети Марины – Эсфирь Аароновна, вся усохшая, с металлическими зубами, оставшимися от старых времен, по-своему привлекательна, забываешь ее некрасивость из-за ощущения ее внутреннего благородства, молчаливой глубины понимания и сочувствия.

      Другие старики – родственники моей подруги и ее подруг. Узкий круг стариков, оставшихся после крушения их судеб, много поживших и терявших близких.

      Приглашенные: мой заместитель на работе и друг Анатолий Лисичкин, со смешными узко стоящими глазами над большим носом, стоически-кротким выражением лица, медлительный, погруженный в свои мысли; Марат, опекаемый мной наш технический работник, типичный представитель народности этой страны – крепыш с короткой толстой шеей, короткими руками и ногами, всегда улыбчивый, маленькие раскосые глазки таят такой ум и нездешнее знание, которое он не может выразить, и никто не сможет разгадать. И потому никто не знает, что он не идиот.

      На столе тщеславия моей подруги вкуснятина из элитного магазина быстро таяла. Мужчины пили водку, женщины – вино. Эсфирь Аароновна лихо пила водку наравне с мужчинами.

      Тетя Марина наигранно-весело, певучим молодым голосом расспрашивала меня о проблемах на работе, легко перескакивая на другие темы, а я пытался подробно отвечать, вызывая стыд жены, часто попрекающей: «Не открывайся перед людьми, когда этого не хотят!». Тетя Марина могла бы стать настоящим репортером – везде, у знакомых, в магазинах легко заводила разговоры и знала настроение всех слоев общества.

      Я шутил невпопад, лишенный напора искренности. Наверно, все замечали это, но принимали как должное, ибо таковы нормы отношений.

      Есть границы во взаимоотношениях между людьми: могу быть открытым с женой, некоторыми нравящимися ее подругами, кого знаю давно, с Толей и даже с теми, кого презираю. Разговариваю свободно, могу войти в их внутреннее состояние, подшутить, и они раскрываются, смеются или оскорбляются. И с врагом могу быть открытым. Но при общении с малознакомыми, даже очень нравящимися людьми, что-то меня останавливает. Например, с неблизкими родственниками по жене и подругами напряжен и почти официален, говорю невпопад, и лица сразу вытягиваются. А с Эсфирь Аароновной почтительно замолкаю. Что это за смена одного поведения на другое? Сколько оттенков преград между людьми!

      – Надо оценивать людей по-человечески, – говорил я, желая поднять болтовню до общезначимых проблем. – Видеть у этого маленького народа детскую душу, которая хочет независимости и свободы.

      Все замолчали, а жена сказала стыдясь.

      – Зарапортовался!

      Тетя Марина удивилась:

      – Ты о чем? Надо думать, что делать. Оставаться и рисковать жизнью или уезжать, бросив все.

      Послышались возмущенные голоса.

      – Как бросить все? Здесь могилы предков!

      – Куда уехать? Кто нас выпустит? Граница перекрыта!

      Всех снова отбросило в обычное угнетенное состояние. Как изжога, жгла политика – переворот в стране, международное