Юные мстители. Александр Скориков

ойкнула, и вместе с Гришкой, которому тоже почему-то надоело торчать пнём посреди парка, они распластались среди высокой травы.

      Гул самолётов исчез вдали, стало тихо, лишь со станции доносилось надсадное сипение: наверное, пар выходил из повреждённого паровоза.

      Меж деревьев и кустов расползался клочковатый, мерзкого запаха дым.

      От него у ребят запершило в горле. Они раскашлялись и никак не могли остановиться.

      – Бежим отсюда! – едва выговорил Гришка.

      Город приходил в себя после бомбёжки. Пробегая по улицам, Рита и Гришка видели мечущихся женщин, крестящихся старух: слышались причитания и возбужденные голоса.

      Возле одного дома, что как-то странно покосился на угол, гудела толпа, – народ с опаской поглядывал через щели штакетника. Там, почти совсем уйдя в землю, – лишь торчали пластины стабилизатора, – улеглась авиабомба: очевидно, не сработал взрыватель.

      Офицер пытался с помощью солдат уговорить людей разойтись от беды подальше, но едва одни уходили, как появлялись новые любопытные, и толпа не уменьшалась.

      Мальчишки шныряли вокруг, стараясь не прозевать ничего интересного.

      Гришка бы с удовольствием задержался здесь, но Рита запротестовала, сказав, что бабушка, наверное, волнуется за неё. Подумав, как может встретить его мать, Гришка тоже решил не навлекать на себя лишних неприятностей.

      Они миновали площадь у горисполкома, пробежали немного по центральному бульвару имени Кирова, обогнав пожилых мужчин.

      Те спешили на станцию, говоря, что там повреждены пути, почти полностью разнесло в щепки два эшелона, и счастье, что не зацепило вагоны с боеприпасами.

      Чтобы сократить путь домой, ребята свернули в переулок, но уже через квартал, на соседней улице они наткнулись на полуторку, лежащую на боку.

      Возле грузовика валялись деревянные ящики, угловатой грудой располагаясь от кузова до воронки от фугаски, что темнела свежей землёй на краю кювета.

      Несколько человек стремились вытащить из кабины автомобиля залитого кровью, всего осыпанного мелким стеклом шофёра.

      Невдалеке перевязывала носовым платком сбитый локоть их учительница немецкого языка Нина Михайловна Сельцова.

      Говоря по правде, у Гришки в школе были с ней натянутые отношения. В душе он считал без царя в голове тех, кто силком пичкает его иностранным языком, когда и родной-то русский невозможно запомнить больше, чем на тройку.

      А уж как можно заставлять учить те самые слова, которые цедят сквозь зубы фашисты, это у Гришки вообще в голове не укладывалось.

      Вид у Нины Михайловны был неважный: чулки порваны, ноги свезены, юбка и блузка в пыльных пятнах. Пытаясь хоть немного привести себя в порядок, она в то же время тревожно оглядывалась.

      Заметив своих учеников, обрадовалась:

      – Ребята! Как хорошо, что вы здесь оказались. Мне нужна ваша помощь. Это, – она указала на ящики, – школьное имущество. Не успели вывезти. Надо бы его куда-нибудь определить, хотя бы ко мне домой. Нужны тачки. Рита, ты знаешь, где я живу, беги: она