Научная логика. Вадим Меджитов

серебряной ложки в небольшой фиал из горного хрусталя.

      Одет юноша был в строгий костюм хорошего покроя из крайне дорогого темного материала. В искусственных сумерках комнаты его одежда, казалось, была соткана из абсолютной тьмы, которая не имела ничего общего с жидкими тенями вокруг. Это темное одеяние также хорошо подчеркивало его крайне бледное лицо, которое словно было списано со старинной гравюры, изображающей принца, сидящего на величественном троне в своем замке. В общем и целом, он выглядел как отпрыск настоящей аристократской семьи, которая почитает вековые традиции за истинную ценность, а разделение людей на бедных и благородных – за единственную справедливость.

      Ирония заключалась в том, что вековые традиции он испытал на самом себе, но за несколько сотен лет своей жизни уже перестал видеть разницу между традициями и выдумкой. Казалось, что люди специально придумывают странные правила в угоду своему тщеславию. Чаще всего эти самые правила сводились к превознесению малочисленной группы людей надо основной массой, которая работала много, но чаще всего неэффективно. Продуктивность от труда, полезность какого-либо дела приносилась в жертву общей показушности, нелепой браваде, торжества безумия над здравым смыслом.

      Еще давным-давно он пытался доказать эту объективную действительность всем и каждому. Потом он сдался и решил доказать хоть что-то самому себе. А затем… он понял тщетность своих усилий и стал просто наслаждаться жизнью – в темпе неторопливом и размеренном. Но, для осознания этой простой, казалось бы, жизненной истины ему понадобилось несколько столетий.

      Несмотря на свою крайне продолжительную жизнь, выглядел он молодо, лет на пятнадцать. Лишь не многие обращали внимание на некоторые черты его лица, не присущие ребенку, да на глаза, которые словно пронизывали собеседника насквозь. В принципе, в этом и состоял замысел сего облика – люди судят по одежке, поэтому благоразумно будет подкинуть им верную пищу для размышлений. Ведь суть любого мысленного карточного домика – в его базе. Неверно ее определишь, и тебя обойдут на несколько шагов вперед. А когда твой домик начнет медленно рассыпаться, то будет уже поздно – все ловушки расставлены, выгодные позиции заняты и остается лишь наслаждаться мучениями соперника, который сам поставил себя в невыгодную ситуацию.

      – Думаешь, его бодяжат? Мед, я имею в виду, – задумчиво бросила вопрос в воздух девушка, сонно протирая глаза рукой.

      Мальчик отвлекся от созерцания медового потока, легко покачал головой и без дальнейших размышлений вылил содержимое хрустального фиала в тарелку, наполненную нежной творожной массой. Затем он сосредоточенно стал перемешивать творог с медом.

      – Нет, – наконец, ответил он девушке. – Оман как-то рассказывал мне, что мед здесь всегда был импортный. Но местные почему-то упорно выдают его за свой, хотя для этого нет никакой веской причины.

      Девушка, блаженно закрыв глаза, облизнула свою ложку с медом.

      – Возможно, – задумчиво предположила она, – это все привычка?

      Мальчик спокойно кивнул в ответ на эту мысль и с легкой улыбкой посмотрел на свою прекрасную собеседницу.

      Ее длинные волнистые волосы немного спутались после наполовину бессонной ночи, и он знал, что она еще несколько часов после их скромного завтрака будет расчесывать свои пышные космы, прихорашиваться, приводить себя в порядок. Обычно она не обращала внимания на такие условности – в условиях походной жизни она стригла себя коротко, часто даже с помощью обычного ножа, а «прихорашивать» любила больше не себя, а свое многочисленное снаряжение, большая часть которого состояла из крайне острых частей. Ибо она, как и ее с виду крайне молодой спутник, знала, что выгодная позиция и тщательно подготовленная ловушка выигрывают не одну битву. Точнее говоря, битва в таких случаях даже не начинается – слышен лишь чудный шелест заботливо смазанных механизмов да ласкающий душу крик незадачливого врага. Тут мальчик очень сильно ей помог, ведь раньше она лишь утоляла жажду ярости, а теперь наслаждалась ей.

      В этом и заключалась их общая философия – менять что-то, но по собственному вальяжному желанию. Они старались придерживаться собственных правил, потому что помнили те страшные времена, когда правил не было вовсе. Ту пустоту в душе не могла заполнить ни одна жизненная эмоция, потому что они сняли все душевные ограничения, потеряли ту основу, на которой можно было бы прочно стоять в этой жизни. Оставался лишь один выход, и, когда они встретили друг друга, они оба пришли именно к нему. Каждый поведал о своих мыслях, и они, наконец, поняли, в чем заключалась основная ирония – всю жизнь они провели в череде беспрестанных побед до тех пор, пока сама жизнь не перестала терять собственный смысл. И только тогда они осознали, что в попытках победить саму жизнь, они раз за разом проигрывали сами себе, думая, что в конце их ожидает некий таинственный приз. Но загвоздка заключалась в том, что у жизни нельзя было выиграть, в нее можно было лишь… играть. А выигрывать необходимо было лишь у самих себя, ибо только один человек сможет выдать тебе приз после жизненной победы. И этот человек – это он сам. Немного эгоцентричная теория, но она на удивление работала.

      В