Расщепление ядра. Андрей Бинев

Спросить хотел…

      – Спрашивай.

      – Лицо у вас…как бы…, вроде, виделись мы… Вы на каких фронтах воевали?

      – Любознательный? – майор смотрел уже совсем не так, как в начале. В его взгляде была уже совершенно не та твердость. Теперь было что-то чужое, вязкое, неприятно покрывающее гранитную жесткость его властного характера.

      – Ага! Мы такие…

      – Местный?

      – Мы все тут местные, советские…

      – Смелый, значит? – майор сокрушенно покачал головой, поджимая губы, – Интересуешься, выходит? Ну, так отвечу, в виде исключения. На танковых фронтах я воевал…, горел трижды…, а как фронты называются, запамятовал. Доволен, служивый?

      Ответ Соловейчику не понравился – и гордость в нем есть, и обида как будто фронтовика, а в то же время есть и что-то вымученное, лживое, не такое, что услышишь от того, кто действительно горел в танке. Трижды горел! До майора дослужился, а тут на вопрос нетрезвого солдата, незнакомого, чужого, не в морду двинул из-за справедливой обиды за недоверие, а стал объясняться. Да еще компания это его трактирная – разболтанный паренек с жиганскими замашками и второй, которого Павел тоже успел быстро рассмотреть – немолодой, темнолицый, кряжистый, с золотой фиксой в злобной пасти, с маленькими, внимательными серыми глазенками.

      Яков мрачно буркнул что-то и, по-военному развернувшись на каблуках, вышел из пивной.

      Он отошел к трамвайным путям, укрылся под деревом, за его кривым стволом, и стал наблюдать за выходом. Почти сразу из пивной торопливо выскочил паренек со шрамом, а за ним, точно медведь, тяжело косолапя, выбрался мужчина с золотой фиксой. Они перебросились друг с другом несколькими короткими фразами и тут же разошлись в разные стороны. Минуты через три из пивной неспеша вышел майор в щеголеватом френче и в аккуратной новенькой фуражке. Он покопался в нагрудном кармане, выудил оттуда папиросину, постучал ею о кулак и, ловко замяв мундштук, сунул в угол рта, пожевал ее и чуть согнул языком или зубами вверх. Это у него получилось развязно и в то же время по-воровски лихо. Откуда-то вновь показался тот же паренек со шрамом, у него в руках вспыхнула спичка. Майор неторопливо прикурил. Парень махнул куда-то в сторону рукой и сказал что-то. Майор оскалился той же кривой усмешкой, как в пивной, глядя тогда в лицо Якову, и умиротворенно кивнул. Парень быстро засеменил метущей походкой в сторону Ордынки.

      Соловейчик догадался, что паренька выставили вперед, чтобы он присмотрелся, нет ли лишних на улице, а, может быть, и его, Якова. Тот понаблюдал и доложил майору, что все, мол, чисто тут, можно идти.

      Майор, не вынимая изо рта дымящей папиросины, зашагал в сторону набережной мимо вросших в землю деревянных домов с покосившимся штакетником. Он несколько раз огрызнулся за спину цепким, холодным взглядом.

      Быстро темнело, и Яков подумал, что сейчас майор исчезнет в какой-нибудь подворотне и, возможно, им больше никогда не встретиться.

      Яков быстро нагнал его у единственного в переулке каменного дома с серо-желтой влажной