Прекрасный белый снег. Валерий Михайлович Арефьев

в нашем представлении не только за моряков и странников, но и за финансовое, так сказать, благополучие. Мы троекратно крестимся, шепчем что-то своё украдкой у иконы Богоматери, идём к Николе, и в завершение краткого общения со Всевышним ставим свечу за упокой. Детки у нас все теперь крещёные с малых лет, на похороны мы заказываем отпевание, а регистрация брака в ЗАГСе частенько завершается пышным обрядом венчания, в модном храме и за большие деньги. На Пасху мы ходим крестным ходом, есть даже и такие, кто пытается соблюдать Великий пост, успешно предаваясь пьянству и чревоугодию во всё остальное время года начиная прямо с пасхальной ночи. И даже в школах ввели теперь особенный, непостижимым образом связанный с религиозным и духовным воспитанием подрастающего поколения предмет. И всё же, всё же! По настоящему мы вспоминаем о Творце только когда у нас Беда. Только беда, настоящая и большая, отчаяние и боль заставляют нас повернуться к Богу и просить пощады у него, когда больше вроде бы уже и не у кого. И вот тогда, бывает и такое, мы встаём в церкви на колени и со слезами на глазах просим у Него, за всех нас принявшего страшную мученическую смерть на Лысой горе – Голгофе, прощения и милосердия. Милосердия и прощения…

      Глава четвёртая

      К тому времени когда Светка добралась до больницы, снежный заряд, заметавший город полночи и всё утро, ушёл куда-то дальше, на юго-восток, в сторону Москвы. Резкий, злыми холодными порывами северо-западный ветер разогнал наконец тяжёлые, серые грязным асфальтом тучи, и теперь по небу быстрыми тревожными лошадками неслись белые, будто пуховые облачка, выглянуло солнце. Только у Светки на душе было не солнечно, совсем, да это и понятно: что там с Венькой – неизвестно, и хотя бригада скорой, слава тебе Господи, вроде вчера его и откачала, ну а дальше-то что? Доктор ещё этот, о возможных последствиях, необратимых, напел ей что-то напоследок, видно сгоряча. Да и вообще, психушка…

      Слова этого Светка боялась ужасно и даже в мыслях старалась избегать. Неврология, ну в крайнем случае, психоневрологическое отделение, так она произносила это про себя, так всё же звучало немного поспокойнее, не так пугало. И ещё одно, тоже очень страшненькое слово – суицид, не давая вздохнуть, жёсткой металлической колючкой засело где-то под левой грудью, сразу за соском. И даже немного более мягкое, но не менее омерзительное словосочетание "попытка суицида", хоть и выговаривалось чуть полегче, но тоже вызывало панический какой-то страх. При одной только мысли о Веньке, и о предстоящей беседе с лечащим врачом, необходимости объясняться Светке становилось плохо: тут же начинали трястись мелко руки и дрожать отвратительно коленки. И всё же, она понимала, хоть какие-то объяснения неизбежны. "Господи, – говорила она себе снова и снова, – сделай так, чтобы с ним было всё в порядке! Ну ты же можешь, Господи! Пожалей хоть ты меня, прости меня, сжалься надо мной! Будь милосерден ко мне, Господи!" И с этой скорбной мольбой, на ослабевших вдруг ногах, она вошла в ворота огромного