Моцарт в джунглях. Блэр Тиндалл

остаточному принципу. Певцы, способные спеть целую оперу на итальянском, французском или немецком, на уроках иностранных языков редко продвигались дальше настоящего времени. Преподаватель истории искусств не умел писать слово «ренессанс». И при этом стоимость обучения в Манхэттенской музыкальной школе (24 500 долларов в 2004 году) несильно отличалась от стоимости обучения в каком-нибудь из университетов Лиги плюща, например в Гарварде (27 448 долларов в том же году).

      Хотя мои трости оставляли желать лучшего, я все же была достаточно хороша для первокурсницы благодаря отличной технике, ритму и слуху. Робинсон никогда не давал музыки, которая помогла бы развить эти навыки, ограничиваясь базовым репертуаром гобоя. Поскольку его ученики редко играли что-то, кроме ноты ре, сыграть даже короткое соло могли немногие. К счастью, Джордж Мэнахан, талантливый молодой дирижер, немедленно поставил меня первым гобоем в один из оркестров Манхэттенской школы.

      Первая репетиция оркестра началась в аудитории Борден, отделанной в стиле ар-деко. Зал, созданный архитекторами Эмпайр-стейт-билдинг в 1931 году, с тех пор не менялся и напоминал машину времени. Мэнахан мучил первые скрипки оркестра Симфонией в до мажоре Бизе. Скрипачи фальшивили и сбивались, а медные и деревянные духовые тихо наблюдали за ними. Мэнахан был весьма динамичным дирижером, но большинству его скрипачей не хватало страсти, таланта и амбиций. Мало кому из них светило постоянное место в оркестре после выпуска.

      Оркестр Манхэттенской школы был куда хуже того, в котором я играла в Школе искусств Северной Каролины. Мне нужно было набираться опыта – к счастью, хорошие гобоисты были нарасхват. Их не хватало даже в соседнем Колумбийском университете, куда меня тоже взяли в один из студенческих оркестров. Вскоре я уже не только регулярно играла с ними, но и выступала с концертом для гобоя и скрипки Баха вместе со скрипачом Ральфом Моррисоном, который вообще-то учился литературе, но уже имел место в одном из оркестров на Бродвее и собирался играть в камерном оркестре Лос-Анджелеса.

      Музыканты из Колумбийского университета много веселились и общались друг с другом. За ужинами в вест-сайдских квартирах говорили об истории, политике, культуре и литературе. Студенты Манхэттенской школы по сравнению с ними выглядели бледно, потому что не думали ни о чем, кроме музыки. Конечно, новые симпатичные мужчины меня обрадовали. Когда мы с соседкой дали отпор настройщику, соврав, что мы лесбиянки, он пустил о нас слух по всей школе. С тех пор все твердо уверились, что мы пара, и мальчики напрочь перестали мной интересоваться.