Лучи уходят за горизонт. Кирилл Валерьевич Фокин

сказать, чтобы вы не слишком распускались?

      – Точно.

      – Чтобы вас правильно поняли.

      – Я пятьдесят лет слежу за своими словами и пытаюсь быть политкорректным. С меня хватит.

      – Так вы и заявите ему?

      – Я скажу, что думаю.

      Помощник помолчал.

      – В любом случае ещё раз поговорить с ним вам не повредит.

      – Да встречусь я с ним, – махнул Иоанн рукой. – Куда я денусь.

      – Подтверждаю?

      – Давай. Всё равно надо перекусить.

      – Отмечаю: обед с самым могущественным человеком в мире…

      – Я выпью кофе.

      – Вам нельзя.

      – Скажу врачу, что мне предложил самый могущественный человек в мире, и я не смог отказаться.

      – Скажу вашей дочери.

      – Лэтти плевать.

      – Я скажу младшей, Федерике.

      – Я же тебя уволю, дорогой, – засмеялся Иоанн.

      – Мне давно пора найти новую работу, – сказал помощник. – Подъезжаем.

      – Спасибо, что сообщил.

      – Какое уродливое здание…

      С авениды Корриентес они выехали на широкий проспект Девятого июля: в центре небольшой площади, носившей гордое название Республиканской, возвышался знаменитый Обелиск. Светлое напоминание о том, что городу уже больше пятисот лет, сегодня несло на себе отметину современности: огромную и кривую красную надпись «ООН – 4-Й РЕЙХ». Сотрудники правопорядка тщетно пытались её оттереть под улюлюканье протестующих, собравшихся за ограждениями с обеих сторон площади. Гостей Генеральной Ассамблеи они приветствовали знакомыми лозунгами: «КТО СТОРОЖИТ СТОРОЖЕЙ?», «ПОМНИ ТАМАЛЕ!» и «ДОЛОЙ МИРОВОЕ ПРАВИТЕЛЬСТВО!».

      Мотоциклисты разъехались в стороны, и серебристый лимузин в одиночестве совершил круг почёта по площади, объехав Обелиск. С другой его стороны Иоанн увидел не менее остроумную надпись: «ГЕНСЕК – это ФЮРЕР». Машина остановилась у входа в новопостроенное здание Организации Объединённых Наций, которое помощник Касидроу обозвал «уродливым». В ясную погоду, сверкая солнечными батареями на крыше и эмблемой ООН, золотистым глобусом в оливковых ветвях на фасаде, здание вполне могло выглядеть пристойно. Но сегодня, в сумрачный день, с оцеплением из полицейских кордонов и роем журналистов у входа, впечатление оно производило действительно убогое.

      – Ты просто не видел здание Организации в Лахоре, – сказал Иоанн, наблюдая, как сгрудились над входом дроны прессы и репортёры вступили в борьбу с охраной, стремясь прорваться поближе.

      – Нет, – ответил помощник, – тот сарай вы посещали без меня.

      – Тебе, наверное, было около пяти лет.

      – Мои счастливые годы.

      – Нас там чуть не взорвали, – вспомнил Иоанн. – Когда я услышал взрыв, то испугался только того, что моя жизнь оборвётся в какой-то дряхлой двухэтажной хибаре, где даже нет горячей воды.

      – Вам повезло.

      – Больше я туда не поеду.

      – Пойдёмте, – сказал помощник. – Вас ждут.

      Телохранитель распахнул