Здесь живу только я. Александр Пелевин

били меня в сорок первом, в битве под Киевом, у Днепра,

      Видишь, в моей гимнастерке осталась на память о том дыра.

      Я похоронен в руинах дома, где мы засели тогда втроем.

      Немец для верности кинул гранату в дверной проем».

      Второй говорит: «У меня все скучно. Я утонул в шестьдесят шестом.

      Были в деревне, купались в речке на тихой заводи под мостом.

      Я неудачно нырнул с ограды. Мне было двадцать три.

      Господи, посмотри на меня. Господи, посмотри».

      А третий смеется: «Прекрасно помню. Мне было пятьдесят.

      Я, как нормальный покойник, умер в постели пять лет назад.

      В тот день на работе мне стало плохо. Я еле дошел домой».

      Четвертый молчит и думает: «Я живой».

      И призрачной белой ночью на

      Сенатскую площадь приходит курносый призрак

      с пробитым виском и туго

      стянутой шарфом шеей и, высунув

      синий язык, дразнит медный призрак

      Строителя, а вокруг ведут хоровод пять

      теней в александровских тесных

      мундирах, также высунув языки в

      смертной гримасе.

      Нет Петербурга! Нет, и не было!

      Борис Лавренев, «Ветер»

      ПРОЛОГ

      И было такое время. Темное царское время, когда лишь немногие знали о городе, имя которому – Ленинград. Всем, кто слышал о нем, приходилось молчать, чтобы, не дай Бог, это имя не услышали те страшные люди, у которых такой чуткий слух и такие длинные руки, что не удрать и не спрятаться от них даже во сне.

      Было время, беспощадное к словам и не знавшее жалости к именам. И у времени были солдаты. Их штыки раздирали строчки, их пули впивались в бумагу, их сабли рубили буквы в нечитаемый фарш из спутанных линий. На слово «Ленинград» вели они свою жестокую охоту. Стоило произнести его за столом в кругу знакомых людей, обронить эти скользкие звуки на улице, шепнуть своему отражению в зеркале, как немедленно вырастали из серых шершавых стен люди в таких же серых шершавых шинелях. И руки их в серых перчатках, жилистые и крепкие, хватали за плечи, крутили, тащили к себе на допрос. Каждый, кого уводили, помнил их губы, такие сухие и черствые под прокуренными усами – нельзя не запомнить губы, произносящие твой приговор.

      Сам город был спрятан от глаз и ушей, от птиц и зверей, от всех любопытных и жаждущих видеть его красоту.

      Высокими стенами отгородили его, накрыли свинцовыми плитами, стянули потуже колючими пальцами проволоки. Леса и болота появились вокруг этих стен, минными полями и солдатскими заставами перекрыли все пути, ведущие в Ленинград. И сами бы хотели о нем забыть – но не могли, не умели забывать, и от этого еще сильнее охотились за именем города, чтобы не осталось от него даже памяти. Знали они, что город живет до тех пор, пока его имя звучит на губах и приходит во снах.

      Удивительное место, не похожее ни на что более, место, из которого не хотелось просыпаться – вот чем был Ленинград в этих снах. Его двухэтажные домики, сложенные из разноцветного камня и увенчанные черепичными крышами, раскинулись по уютным жилым районам. Птицы, парящие над Ленинградом, могли видеть, как извиваются взбухшие вены надземного метро, как расходятся гигантскою паутиной линии проспектов и улиц; и тысячи солнц, ослепляющих птичьи глаза, отражались в зеркальной стройности небоскребов, в необычном соседстве с которыми высились древние храмы с причудливо выгнутыми в ритуальном танце башенками и шпилями.

      В самом сердце города небольшое озеро, на берегах которого зеленели деревья центрального парка, отражало в себе пузатые громадины дирижаблей, выкрашенных во все цвета радуги. Это озеро было началом реки Невы; она расплеталась по Ленинграду голубыми нитями сотен каналов, где везли речные трамваи своих пассажиров.

      Здесь нет и никогда не было времени: зачем нужно этому городу считать удары своего сердца, если стучать оно будет вечно? Часы нужны тому, кто ждет конца; здесь же нет завершения.

      И если ты попадешь в Ленинград, не вернешься отсюда уже никогда.

      Он уложит тебя на траву, пальцами майского ветра станет перебирать твои волосы и расскажет о времени, которого нет, сладко споет свою песню о чудной стране, поведает сказки о приключениях красноармейца Петра и мудрого Ленина. А когда придет закат, ветер опрокинет вязкое желтое небо над твоей головой и замолчит, чтобы ты смог услышать, как звенят под ногами затерявшиеся в траве красные звезды.

      ГЛАВА ПЕРВАЯ

      Красноармеец Петр идет в гости.

      Постаревший от осени дворик, пропитанный затхлостью палой листвы, молчит и слушает ночь. Уже не горят фонари, только матовый свет занавешенных окон разбавляет собой темноту. Темнота здесь настолько плотна, что в ней увязают ноги и мерзнут пальцы. Это один