Рафаэль и бабы-жабы. Владимир Александрович Жуков

оторвал детей и молодежь от чтения книг, от созерцания дивных красот, – с печалью заявил Суховей.

      –Тебе еще пару рюмок и ты не только нудную лекцию прочитаешь, но запоешь и гопака станцуешь, – подначила соседка. – Живо, щирый хохол, надевай свои красные шаровары и посучи, подергай своими кривыми волосатыми ножками.

      – У меня нет шаровар, я – москаль, и ноги у меня стройные, – заявил Евдоким Саввич.

      – Я представляла вас «сухарем», старым занудой, – призналась слегка захмелевшая Баляс.– А вы оказывается гений, интеллектуал, романтик и лирик. Как говорят в народе, и жнец, и швец, и на дуде игрец. Очень приятно иметь дело с таким эрудированным и утонченным господином.

      – Виола, не льсти, не создавай культ личности, а то он возгордится, нос задерет, – предупредила Швец. – Тоже мне непризнанный гений, артист с погорелого театра. Только и может, что холсты малевать и на стенах шары, развешивать.

      Польщенный похвалой гостьи, признался. – Я не только живописец, но и литератор, сам сочиняю. Виола Леопольдовна, послушайте и оцените.

      Он поднялся в полный рост и занял присущую пииту позу:

      Этот дог был не плох,

      искусал он сотню блох.

      А одну блоху оставил

      и плясать ее заставил…

      – Ну, как? Джиму очень нравятся эти стихи. Он шалеет и резвится от восторга, когда я декламирую.

      – Ой, держите меня, а то упаду, – схватилась Тамила за живот.– До слез рассмешил. Ну, Рафаэль, тебе следует, не картины малевать, а выступать в цирке клоуном или участвовать в качестве юмориста в концертах звезд эстрады. Деньжищи бы загребал совковой лопатой и нам бы что-нибудь перепало.

      – Да, стихи изумительные, способны вызвать жалость к бедным насекомым, – следом рассмеялась Виола Леопольдовна. – Это какой-то геноцид по отношению к блохам. Не ровен час, что при усердии догов, придется этих насекомых, хоть они и паразиты, заносить в Красную книгу.

      – Эти твари очень плодовиты и неистребимы, их, что в небе звезд, – успокоил художник.

      – Рафаэль, сейчас же смени тему. Забодал ты всех своим Джимом, будто на нем свет клином сошелся,– потребовала Тамила. – Перед тобой прекрасные дамы, а ты о паршивом псе языком чешешь. Совесть и честь надо иметь.

      – Пока Джим живой, мне умирать нельзя, иначе пропадет, – не обращая внимания на упрек, признался Суховей.

      – Тебя никто не хоронит, – усмехнулась соседка, а он продолжил:

      – Как только похороню его, то и самому можно будет на покой. Никто и ничто на земле не будет держать.

      – Какой вы, однако, пессимист, – заметила риелтор. – Сколько псу лет?

      – Семь. При хорошем уходе может прожить до двадцати лет. Так что, как минимум мне надо еще продержаться тринадцать лет.

      – Осилите?

      – Должен. Чувствую себя нормально, больших проблем со здоровьем нет.

      – Рафаэль, смени тему на светскую беседу, – настойчиво велела Швец.

      Он призадумался: «Действительно, это для знатной гостьи может быть неинтересно и