Вальс со Смертью. Эдуард Рогов

так уж велико. Из четырех кресел, выстроившихся перед

      обширным пультом, занято только одно. Это нормально – полный штат опе-

      раторов резервного поста управления бортовым оружием, предусмотрен лишь по боевому расписанию. В условиях обычного дежурства, вполне дос-

      таточно одного опытного офицера …

      Он, был на месте. Лейтенант 1-го ранга, кавалер ордена Открытого Пространства и медалей «За профессиональную доблесть», имеющий в своем личном деле множество отметок, о «боевых действиях с неустановленным противником». Пока ни одна из противоборствующих цивилизаций, не желала перехода к полномасштабным боевым действиям, такая формулировка прекрасно устраивала дипломатов. Но любой из ветеранов Флота, знал цену этим скупым строчкам и красивым кусочкам металла, украшающим мундиры тех, кто выжил в скоротечных и беспощадных схватках.

      Карен, прошла через это. В свои 35, она не раз смотрела в лицо смерти. Ее тело было не только красивым, но и тренированным, познавшим и дикий пресс перегрузок, и выматывающую безжалостность полигонных трасс. Но сейчас, я видел перед собою не офицера, а женщину. Длинные пепельные волосы, вопреки инструкции, не были заколоты специальным гребнем, а свободно ниспадали на плечи. Голова откинута назад, на лице застыла легкая улыбка. Под левой рукой, белеет небольшой листок. Я осторожно опустился на колени и бережно прикоснулся к тонкой кисти.

      Холод и безжизненность мертвого тела – вот ответ, моим безумным надеждам. Злость и отчаяние, горечь утраты и чувство вины – эмоции одна за другой покидали мое тело, оставляя его во власти бесстрастного разума. Momento o more, Ulric! Дева-воительница, ушла в небесные чертоги. В отличие от своих товарищей, она знала о том, что ее ждет, и встретила смерть не дрогнув, спокойно, и даже красиво.

      Да, именно такие ассоциации приходили на ум, когда я пристально вглядывался в лицо Карен. Спокойствие и красота. Нет страха, нет сомнений, лишь уверенность и спокойное сознание, собственного совершенства … Карен … Я не прошу у тебя прощения – ведь ты уже простила мне все что могла, и даже больше – и чтобы убедиться в этом, мне нет необходимости читать твою записку. Я просто ЗНАЮ.

      Я знаю, кому предназначен этот листок, эта прощальная улыбка, эта царственно спокойная поза … Я знаю – теперь абсолютно точно, что я единственный оставшийся в живых, из всего нашего экипажа. Ведь если бы у старины Джона была малейшая возможность сохранить еще хотя бы одну жизнь, он сделал бы это – для тебя. О чем ты говорила с ним, Карен? Это глупо, но сейчас мне кажется, что я так никогда и не узнаю этого – ни из твоей записки, ни из беспристрастного и вездесущего, бортового журнала.

      Последнее, абсурдно с технической точки зрения – никто на корабле не может исправить или удалить, непрерывно ведущуюся запись – но я уверен, что ты нашла какой-то выход. Я понял это, по твоей улыбке. Ты подарила мне жизнь, Карен, и сделала так, чтобы я никогда не узнал, кто вручил мне этот подарок. Будь по-твоему! Я принимаю его – ведь это единственное, что я могу теперь для тебя сделать …

      Узкий листок, оказался