Сорок лет среди грабителей и убийц. Иван Путилин

Едва Курленко успел вынуть из кармана своей женской кофты кистень, как был схвачен злоумышленником за горло. Двое других окружили телегу, а четвертый держал под уздцы лошадь.

      Курленко, повидавший на своем веку и не такое, ничуть не растерялся перед черной рожей грабителя и сплеча ударил его в ухо. Грабитель с глухим стоном, как сноп, свалился на землю.

      Такая расправа «чухонки-бабы» привела в замешательство двух товарищей злодея, лежавшего без признаков жизни, но после секундного колебания они бросились на Курленко.

      Наступила пора действовать и нам. Первым выскочил из телеги Смирнов, за ним я. Мне казалось, что одно наше появление обратит в бегство нападающих, но разбойниками овладела ярость. Они, не заметив у нас в руках оружия, решились на кровавую расправу, пустив в ход против нас ножи и знакомую мне толстую дубину.

      Но и мои люди, не раз подвергавшиеся нападениям, прошли хорошую школу, и все приемы самообороны были ими изучены до тонкости на практике.

      Смирнов ловко уклонился в сторону от бросившегося на него с поднятым ножом бродяги и ударом ноги в живот сбил противника с ног. Тот завертелся от боли.

      Пока Смирнов вязал веревками побежденных, я с Курленко старался обезоружить моего старого знакомого – Митрича, которого я сразу узнал. Сделать это было нелегко. Он отлично владел суковатой дубиной и не подпускал нас на близкое расстояние. Наконец мне удалось накинуть на Митрича петлю и повалить его. Чтобы не задушить его, я тотчас петлю снял и связал ему с помощью Курленко руки и ноги.

      Четвертый злоумышленник, державший лошадь, благоразумно дал стрекача в самом начале схватки. Преследовать его в такой темноте было бесполезно.

      Закончив баталию, мы привели в чувство одного из трех бродяг, наиболее пострадавшего от руки Курленко, и, сложив эту живую кладь на телегу, тронулись в обратный путь, вполне удовлетворенные результатом ночной экскурсии.

* * *

      Нужно сознаться, что наутро я даже с некоторым удовольствием приступил к допросу и начал, конечно, с Митрича.

      Городовой ввел ко мне рослого плечистого детину, который при входе скользнул по мне глазами, а затем отвел взгляд в угол. На угрюмо-вызывающем лице его еще сохранились следы сажи и красной краски. Я невольно улыбнулся.

      Городовой вышел и оставил нас одних.

      – Ну-с, как же тебя звать? – задал я обыкновенный вопрос.

      – Не могу припомнить! – последовал ответ.

      – Гм!.. Вот как! Забыл, значит? Как же это так?

      – Да так! Имя больно хитрое поп, когда крестил, дал… Пока несли из церкви домой, я и забыл, а пока сюда попал, так и совсем позабыл. Просто никак припомнить не могу! – говорил задержанный, все еще глядя в сторону, но речь его принимала все более и более наглый оттенок.

      – Тэ-э-эк-с, – протянул я, – Что же это ты, бедняга непомнящий, по ночам с дубиной на большой дороге делаешь?

      – Ничего… Так… Хожу, значит, по своим надобностям.

      – Какая же такая надобность у тебя была вчера, например, когда ты напал с шайкой