Серебряная метель. Большая книга рождественских произведений. Коллектив авторов

хвалебные гимны!

      Третий пастух:

      Не Бог ли нисходит с Сиона?..

      И вот от пределов Востока является ангел:

      Криле позлащены, эфирный хитон на раменах,

      Веселье во взорах, небесная радость в улыбке,

      Лучи от лица, как молнии, блещут.

      Ангел:

      Мир приношу вам и радость, чада Адама!

      Пастухи:

      О, кто ты, небесный посланник?.. Сиянье лица

      твоего ослепляет бренные очи…

      Не ты ль Моисей, из Египта изведший нас

      древле

      В землю, кипящую млеком и медом?

      Ангел:

      Нет, я Гавриил, предстоящий пред Богом,

      И послан к вам возвестить бесконечную

      радость.

      Свершилась превечная тайна: Бог во плоти

      Пастухи:

      Мессия?.. О радостный вестник, приход твой

      от Бога!

      Но где, покажи нам, небесный Младенец,

      да можем ему поклониться?

      Ангел:

      Идите в вертеп Вифлеемский.

      Превечное Слово, его же пространство небес

      не вмещало, покоится в яслях.

      И ангел сокрылся!

      И пастыри спешно идут с жезлами к вертепу.

      Звезда Вифлеема горела над входом вертепа.

      Ангелы пели: «Слава сущему в вышних! мир

      на земли, благодать в человеках!»

      Пастыри входят – и зрят непорочную Матерь

      при яслях,

      И Бога Младенца, повитого чистой рукою

      Марии,

      Иосифа-старца, вперившего очи

      в Превечное Слово…

      И пастыри, пад, поклонились.

1834

      Федор Достоевский (1821–1881)

      Мальчик у Христа на елке

      I

      Мальчик с ручкой

      Дети странный народ, они снятся и мерещатся. Перед елкой и в самую елку перед Рождеством я все встречал на улице, на известном углу, одного мальчишку, никак не более как лет семи. В страшный мороз он был одет почти по-летнему, но шея у него была обвязана каким-то старьем, – значит, его все же кто-то снаряжал, посылая. Он ходил «с ручкой»; это технический термин, значит – просить милостыню. Термин выдумали сами эти мальчики. Таких, как он, множество, они вертятся на вашей дороге и завывают что-то заученное; но этот не завывал и говорил как-то невинно и непривычно и доверчиво смотрел мне в глаза, – стало быть, лишь начинал профессию. На расспросы мои он сообщил, что у него сестра, сидит без работы, больная; может, и правда, но только я узнал потом, что этих мальчишек тьма-тьмущая: их высылают «с ручкой» хотя бы в самый страшный мороз, и если ничего не наберут, то наверно их ждут побои. Набрав копеек, мальчик возвращается с красными, окоченевшими руками в какой-нибудь подвал, где пьянствует какая-нибудь шайка халатников, из тех самых, которые, «забастовав на фабрике под воскресенье в субботу, возвращаются вновь на работу не ранее как в среду вечером». Там, в подвалах, пьянствуют с ними их голодные и битые жены, тут же пищат голодные грудные их дети. Водка, и грязь, и разврат, а главное, водка. С набранными копейками мальчишку тотчас же посылают в кабак, и он приносит еще вина. В забаву и ему иногда нальют в рот косушку и хохочут, когда он, с пресекшимся дыханием, упадет чуть не без памяти на пол,

      …и в рот мне водку скверную

      Безжалостно