Тик-так. Олег Кузневич

дюн, гордо возвышающихся над собственными тенями. И первобытной – разве есть не первобытные пустыни? Вся она, с ее песком и колючками, которые могли употреблять только верблюды, маленькими оазисами – тихими уголками рая, жила в своем меланхоличном мире. Казалось, ничто не может нарушить спокойствие этого существования.

      А недалеко, всего в нескольких шагах, растянулось море. Гребни, как водяные дюны, тянулись вверх и затем падали, разбивались на тысячи мелких капель, из которых рождались новые волны. Бурное, своевольное, море могло зачаровать, как и песчаная тишь, каждого, но его безудержность была полной противоположностью пустынному безмолвию.

      Граница двух стихий была едва различима, переливаясь множеством ярких красок. Нельзя с полной уверенностью сказать, где горячий песок переносится с суши в воду, а подойти ближе и рассмотреть было невозможным – все изображено на картине, такой живой и настоящей, что невозможно сразу отличить от реальной фотографии. Сверху, прямо с того места, где должно находиться солнце, золотистый циферблат отбрасывал искрящиеся блики на всю комнату. Снизу раскачивался маятник, отсчитывая время.

      Множество глаз смотрело на часы и восхищалось искусностью мастера, и еще стольким же только предстояло увидеть. Никакой новый взгляд не мог избежать всего величия этого механического произведения искусства, и каждый, кто находился в одной комнате с часами, даже тот, кто жил в этом доме и привык их видеть каждый день, не мог удержаться и смотрел на них. Но при этом никто точно не знал, сколько времени отсчитали эти часы.

      Только одно живое существо было полностью равнодушно – старый пес, помесь овчарки с дворнягой, обращал на часы внимания не больше, чем на стену рядом. Единственное, что его привлекло – маятник, но пес раскачивался за ним, веселя хозяев, не больше десяти минут. А затем отвернулся, когда до него дошло, что этот блестящий диск не сдвинется дальше, чем та коробка, в которой он болтается. Будь на его месте щенок, маятник бы точно получил свое, но он уже давно вырос из щенячьего возраста.

      – Толик, ты идешь?

      – Да, сейчас, пап! – отозвался мальчик.

      – Давай, а то Барбос уже под дверью ждет.

      Каждое утро Толик перед школой выходил с Барбосом в заброшенный и одичавший сад неподалеку. Именно его пес признавал своим главным хозяином, и именно с ним он рос – Толик был старше его всего на четыре года. Когда-то собаку называли по-другому, но мальчик решил дать псу новую кличку после того, как посмотрел старый советский фильм.

      Сегодня пес прибежал первым, мальчик отстал от него на полминуты. Барбос уже сидел, хвост мотался из стороны в сторону, как разболтанный вентилятор. Толик на ходу подобрал палку и бросил ее в сторону густых зарослей. Пес помчался за ней и неспешно приволок обратно, затем помочился под стволом покосившейся яблони и увидел воробья, чистившего перья в кусте одичавшей смородины. Толик наблюдал за ним с некоторой грустью. Он чувствовал себя молодым и полным сил, а Барбос понемногу угасал. Он все еще бегал и радовался жизни, однако все чаще останавливался передохнуть и уже не сверкал живостью. Погнавшись за воробьем, пес не допрыгнул до него, и тот, яростно чирикая, перелетел на другой куст и скрылся среди веток.

      Было больно смотреть на стареющего друга. Толик рос с ним, но раньше никогда не задумывался о том, что мохнатый друг, с которым он провел детство, когда-нибудь уйдет. А теперь только дело времени. Где-то в груди неприятно сжималось и покалывало от этого чувства. Толик старался не думать о таком, но подобные мысли приходили все чаще и чаще. Не хотелось смотреть, как Барбос угасает, и чувствовать при этом, как появляется новая пустота. От этого появлялась странная тяжелая грусть.

      Толик бросил палку еще раз, пес с готовностью побежал за ней. Он присел в мягкую траву, и в тот же момент Барбос, который уже бежал назад с игрушкой в зубах, прыгнул на него, поставил лапы на плечи и свалил на спину. Горячий и влажный язык начал щекотать щеки, нос, глаза, и Толик не смог удержаться от смеха. Он отмахивался руками, пытался оттолкнуть пса, но тот продолжал слюнявить его лицо.

      – Слезь с меня!

      Наконец пес успокоился и сполз на траву рядом с мальчиком. Они валялись, Толик смотрел в небо сквозь молодую листву, Барбос положил голову на лапу и дышал мальчику в ухо. Хотелось лежать тут подольше, наслаждаясь свежестью и горьковато-сладким запахом зелени. Но время не хотело останавливаться.

      Толик взглянул на телефон. Без двадцати минут восемь. Он вздохнул и начал подниматься, по пути смахивая с себя травинки и комки земли. Хорошо, что мама уехала, иначе дома ждала бы взбучка за лишнюю стирку. Барбос поглядел на мальчика одним глазом и перевернулся на бок.

      – Не хочешь идти? – спросил Толик. Ему и самому не хотелось никуда идти, но до лета, когда можно безнаказанно гулять часами, оставалось больше половины месяца. – Я тебя понимаю, но нужно вставать.

      Пес посмотрел на него одним глазом и спрятал морду в траву. В этом было что-то настолько щенячье, что невозможно было не улыбнуться. Барбос как бы говорил: «Мне тут хорошо, я никуда не иду».

      – Нет. – сказал Толик. – Пошли, мне нужно в школу, вставай.

      Он