Слишком много колдунов. Чингиз Григорьевич Цыбиков

ядовитый, как на болоте каком, он тоже не откроется.

      – А! – сказал Питер.

      – Что, сообразил, умник? – насмешливо спросила мадемуазель Легри.

      – …и если рядом будет враг, – произнёс Питер, – он тоже не откроется.

      – Вот, – произнесла старуха. – Хоть кто-то догадался. И особенно он не откроется, если рядом будет околачиваться полный дурачок вроде моего муженька, гори он в аду.

      – Давайте, – сказал Питер и закатал правый рукав, хотя это было лишним. – Я, Аслан и вы. Верно?

      Старуха огляделась.

      – Только вот этого, – указала на Клода мстительно, – надо убрать подальше.

      Клод взвыл от обиды и разочарования.

      – Ах ты мерзкая старуха!

      – Катись, трепло, катись, – хихикала вдова Легри, наблюдая, как селяне со смехом выпроваживают своего нового старосту.

      – Так. Ты, чернявый, клади руку сюда.

      Аслан положил руку в углубление слева.

      – Ты, умник, сюда.

      Питер встал напротив Аслана, саркофаг оказался между ними, и положил ладонь в другой углубленный знак, напротив.

      – Ну а я вот сюда, – старуха прошла в голову саркофага и, привстав на цыпочки, положила ладонь в знак на торце.

      – А теперь представляй, что он прозрачный.

      – Что? – растерялся Питер.

      – Представляй, что не камень это, а стекло, или хрусталь какой, не знаю, – объяснила старуха. – Шибче представляй, и ты, чернявый, тоже.

      Аслан хотел что-то сказать, но закашлялся.

      И тут Питер едва не закричал.

      Гроб, саркофаг, монолит становился прозрачным! Он будто таял, одновременно сохраняя твёрдость и форму. Стало слышно, как чирикают птицы, жужжат насекомые, как ветер гладит траву – и как тихо, едва-едва, дышат люди на площади, глядя во все глаза, стараясь запомнить, запечатлеть.

      Женщина, нет, девушка, – и девушка красоты удивительной. Правильные черты, длинные черные ресницы, светлые короткие волосы (в толпе слегка зашушукались), одежда из мягкой бежевой ткани. Она даже не лежала, а словно парила – саркофаг стал прозрачным весь.

      Никто не помнил, сколько это длилось. Лишь когда монолит снова стал возвращать себе обычный вид, людей словно отпустило, они зашумели, заговорили. Старуха же долго-долго смотрела на лицо девушки, пока оно не скрылось за чёрным камнем.

      – Красивая, зараза, – тихо произнесла она наконец.

      Затем гордо вскинула голову и оглядела всех по очереди. Никто не произносил ни слова. Старуха неожиданно усмехнулась:

      – Ну да и я по молодости не хуже была.

      И вдруг на какую-то секунду за морщинами, за иссохшейся кожей, источенным лицом и скрюченными пальцами стали видны прямая спина, чёткий профиль, сильные красивые руки и живой, совершенно не старушечий взгляд.

      Меньше секунды длилось наваждение.

      – Ладно, попрощалась с ней, да и хватит, – сказала старуха Легри. – Вынимай свои грабли, парень, чего застыл.

      11

      – В общем, это одни и те же люди, братство Урании, – говорил Питер Аслану. Монолит уже погрузили