Сладкая боль. Гасан Санчинский

нет… – поторопился я заверить её. – Я в отпуске, и спешить мне некуда.

      – Ну, тем более, заходите к нам… – обрадовалась Ирина. – Во мне столько чувств, и так хочется с кем-нибудь поговорить, посоветоваться, помечтать о будущем… – и, улыбнувшись, словно ангел, добавила. – Только что чаю свежего заварила. Да и книги ваши пора возвращать.

      – Иду… Как тут отказать… Тем более, так чаю хочется… Грех не зайти… – болтал я, сам не зная что. Сердце в груди бешено колотилось, ноги сами несли меня к ней. Я не помню, как зашёл, как она встретила меня, как сели рядом на диван, пили чай и о чём-то говорили – это было словно во сне.

      И только прикосновение рук, когда она убирала чашки со стола, вернуло меня в реальный мир, развеяв этот волшебный сон.

      – Ну вот, теперь можно продолжить нашу беседу, – улыбнулась Ирина, вернувшись из кухни и присаживаясь рядом. – Что же вы замолчали, Рамазан Алиевич, продолжайте, я вас слушаю.

      – Извини меня, Ирина, я задумался и… О чём мы говорили-то, я и забыл…

      – Вы затронули очень интересную тему, об отношениях мужчины и женщины, о супружестве, о любви…

      – Да?.. И на чём я остановился? – мы были с ней дома одни. Отец её уехал в командировку, а мать работала в садике, куда она забирала с собой и внука, Владика – сына Ирины. А муж Иры остался в Ростове, где они и жили с тех пор, как поженились.

      – Вы говорили о том, как тяжело приходится, если муж и жена люди разные, что важно соответствие не только физическое, но и духовное. Говорили о болезнях нашего общества. Потом перешли к работам Зигмунда Фрейда.

      – Да, Фрейд был сильным психоаналитиком… – вздохнул я и задумался. – Психика – вот что управляет человеком и его сексуальной энергией. И вот, когда нам приходится подавлять чувства, избегая всплеска энергии, то это сказывается, как на психике нашей, так и на здоровье. А если это становится правилом жизни, то человека не хватает не то что на какие-то подвиги, но и даже на обычную жизнь. Пока молодые, как-то не думаем об этом, и думаем не столько о душе, сколько о житье-бытье, но а с годами… Вот тут-то и начинают возникать разногласия. Меняются взгляды на жизнь, на ценности; ты начинаешь видеть, что рядом с тобой другой человек, другой мир, который никак не стыкуется с твоим миром, с твоими взглядами. И тут в семье, в этой, когда-то цельной глыбе появляется трещина, раскалывающая мир на две части. Это ещё бы ничего, если бы по обоим берегам оставались только двое, супруги, бывшие когда-то такими близкими и ставшие вдруг чужими. Самое тяжёлое, можно сказать, «трагическое» здесь – дети…