Дневники Сузурри. Маричка Вада

первое возвращение было угнетающим. Мать явно обиженная на мою некомпетентность в исполнении ее ожиданий, даже не вышла меня встречать. Пробурчав короткое «привет», она отвернулась к телевизору, который до этого смотрела в общей комнате, сидя на диване. Отец пожал мне руку, и только Матильда кинулась на шею и больше не отставала от меня с расспросами. Ее интересовало всё. Как я учусь, где я живу, какие у меня сокурсники, о чем мы говорим вечерами, что мы проходим по программе и еще много-много различных вопросов о совершенно обычных бытовых делах.

      И если бы не Мила, то, наверное, я развернулся и ушел бы к вечеру. Не возникло ощущение, что нога моя ступила в отчий дом. Я стал чужим, и было очевидно, что пока не будет совершен обряд, приносящий мое будущее в жертву на лоно матери, никто из родни обратно меня не примет. Требовалось переступить гордость и хотя бы притворно упасть в ноги и заявить с жаждой в глазах, как мне там без семьи плохо. Но ничего такого я не чувствовал, и уж тем более не собирался унижаться, за год поняв цену себе. Никаких песнопений и ритуальных танцев в тот день, да и потом, я не совершил, а просто, взяв за руку сестру, отправился наверх, в некогда свою комнату. Но к моему разочарованию, ее уже переоборудовали под будущих молодоженов, Елена собиралась замуж.

      – Не грусти, Жень, теперь у тебя официальный повод не возвращаться, – улыбнулась во весь рот Матильда, как будто угадывая мое настроение, – пойдем в моей комнате посидим.

      Комната звучит грозно для закута, переделанного из чердака под нужды Милы. Никто из сестер не хотел с ней жить, жалуясь на постоянное медитирование, громкое прослушивание музыки и ночные посиделки за книгой.

      Первым делом, уставший с дороги, я завалился на кровать, застеленную каким-то нелепым розовым пледом, и откинулся на мягкую подушку. Матильда легла прямо на ковер, постеленный посреди комнаты, на живот, уперевшись локтями о пол и положив голову на ладошки. Задрав кверху все такие же, как и год назад, тощие ноги, согнутые в коленках, продолжала спрашивать: