Единственная дочь. Анна Снокстра

не могу. С тобой все хорошо? Они говорят, что ты цела и невредима, но я не верю. Я так тебя люблю. Ты в порядке?

      – Со мной все хорошо.

      – Оставайся на месте. Мы с отцом заберем тебя.

      Черт.

      – Мы как раз выезжаем, – почти шепчу я. Не хочу, чтобы она заметила, что у меня чужой голос.

      – Нет, пожалуйста, никуда не уходи. Оставайся там, где ты в безопасности.

      – Так я быстрее доберусь. Все уже улажено.

      Я слышу, как она сглатывает, тяжело и громко.

      – Мы доберемся очень быстро. – Ее голос звучит сдавленно.

      – Мне нужно идти, – говорю я. Потом, глядя на все эти навостренные уши, добавляю: – Пока, мам.

      Я возвращаю телефон и слышу, как она всхлипывает.

      Последний отблеск солнечных лучей погас, и небо стало тускло-серого цвета. Мы едем около часа, и разговор иссяк. Я чувствую, что у копов язык чешется спросить, где я находилась все это время, но они сдерживаются.

      И это настоящее везенье, потому что они наверняка лучше меня представляют, где Ребекка Винтер могла провести последнее десятилетие.

      По радио тихо мурлычет Пол Келли. Капли дождя стучат по крыше автомобиля и скатываются по оконным стеклам. Меня клонит в сон.

      – Может, включить печку? – спрашивает Томсон, оглядывая мою куртку.

      – Я в порядке, – отвечаю я.

      Дело в том, что я не могу снять куртку, хотя мне становится жарко. У меня родимое пятно чуть ниже локтя. Кофейного цвета, размером с монету в двадцать центов. В детстве я его ненавидела. Моя мама всегда говорила, что так выглядит след от поцелуя ангела. Это одно из моих немногих воспоминаний о ней. Взрослея, я даже начала любить его, может, потому, что оно напоминало мне о ней, а может, потому, что было частью меня. Но пятно не было частью Бек. Сомневаюсь, что кто-то из этих идиотов настолько внимательно просмотрел документы по делу пропавшей девушки, чтобы заметить нет в пункте родимые пятна, но рисковать не стоило.

      Я пытаюсь заставить себя спланировать побег. Но вместо этого думаю о матери Ребекки. Как она сказала мне «Я люблю тебя». Не так, как мой отец говорил это на людях или когда старался заставить меня слушаться. Ее слова были такими настоящими, глубокими, словно шли из глубины души. Эта женщина, навстречу которой мы мчимся, действительно любит меня. Или ту, за которую меня принимает. Интересно, что она сейчас делает. Звонит друзьям, чтобы рассказать новость, готовит для меня постельное белье, спешит в супермаркет за едой, беспокоится, что не сможет заснуть, потому что так взволнованна? Представляю, что случится, когда они позвонят ей и сообщат, что потеряли меня по дороге. Этих двоих полицейских, вероятно, ждут проблемы. Тут я не возражаю, но что будет с ней? Как же свежезастланная постель, которая ждет меня? Еда в холодильнике. Вся эта любовь. Все пропадет даром.

      – Мне нужно в туалет, – говорю я, заметив указатель площадки для отдыха.

      – Хорошо, милая. Уверена, что не хочешь подождать до автозаправки?

      – Нет. – Мне надоело быть вежливой с ними.

      Машина сворачивает на грязную дорогу и останавливается перед кирпичным