Кровь на мантии. Документальный роман. Владимир Сергеев

притаился не видимый до поры враг и сама смерть.

      – Сергей Михалыч, чай, болит плечо-то? – первым нарушил тишину солдат. – Спать не дает… Вам бы к фершалу надо…

      – Ага, к «фершалу» на перины! – передразнил Ирхин солдата. – А с вами-то, с оболдуями, кто останется? Лейтенант Доронин? Поручик Авдеев? Так они еще совсем мальчишки, молоко на губах не обсохло. Хоть и храбрецы, а чтоб на японца управу найти, одной храбрости маловато. Я уж не говорю про вашего брата. Ведь, по-существу, все вы люди сугубо гражданские, мирные. А вам трехлинейку в руки – и вперед! Вот, к примеру, тебя, Колобов, взять. Ты кем в той, прежней жизни был? Мирным человеком, семьянином, хлебопашцем. А тебя в армию от семьи, от родного дома, от поля твоего сюда, на передовую сдернули…

      – Да никто меня не сдернул. Сам я напросился, – возразил солдат.

      – Как это сам? Добровольцем, что ли, пошел? – удивился Ирхин.

      – Выходит, что так, – невесело усмехнулся Илья.

      – Видно, сильно припекла тебя жизнь, что сбежал от нее на войну.

      – Да уж сильнее не бывает…

      – Что ж стряслось с тобой такое, что сюда вот на верную погибель сбежал? С женой, что ль, нелады? Или без работы остался?

      – Ушла от меня жена, и сынок малый, несмышленый ушел, в одночасье покинули меня, оставив одного-одинешенька на этом свете. Не сберег я их.

      – Как же так? – осторожно спросил Ирхин. – Что произошло?

      – А то, вашбродь… С голоду померли. Про голод в Оренбуржье слыхали?

      – Слышал, конечно. В газетах читал…

      – Так вот. Это про нас, про нашу беду. Жара замучила, засуха, за все лето ни одного дождичка не дождались. Весь хлебушек-то наш насущный и сгорел. А ведь мы, грешные, хлебушком и живем. Так до весны-то во всем селе всего душ двадцать в живых и осталось. Большое было село, а, почитай, всех на погост снесли. Вот и мои тоже там. А я вот… выжил. Только зачем?.. Хотел руки на себя наложить, да ведь грех это. Я и напросился на фронт. Подумал, хоть не зря жисть свою положу, а за отечество, за родную землю. А получилось – вон оно как. Оказалось, не нашенская это земля-то, не русским здесь духом пахнет, и на чужбине, на китайщине нам приходится жизни свои покласть… Ну так что с того, я не горюю, зато среди своих, в хорошей компании. А на миру-то, говорят, и смерть красна!

      – Да… – сочувственно вздохнул Ирхин. – Не знаю, что тебе и сказать, чем утешить. Такой судьбы, как у тебя, солдат, и врагу не пожелаешь.

      Но ты как-то… Держись… Недолго уж нам осталось. Скоро все здесь ляжем… Однако повоюем еще маленько, попотчуем свинцом узкоглазых.

      Светает скоро, пойду посты проверю, а потом прилягу, может, получится вздремнуть хоть немного. Что и тебе советую. Нам еще силы – ох как нужны!

      Но уснуть ему не пришлось. Еще до рассвета япошки начали артобстрел. Значит, следом за этим снова попрут в атаку. Ирхинские бойцы, не дожидаясь команды, привычно высыпали из блиндажей, разбежались траншеями, занимая каждый свою позицию, в ожидании атаки японцев, залегли за пулеметами и минометами,