Кровь на мантии. Документальный роман. Владимир Сергеев

добытчиками глины и песку, которые оставили тут после себя множество ям, саженей четырех глубины. Дожди и вешние воды соединили эти ямы промоинами, и соседство этого оврага с местами будок и гуляний не было ничем обезврежено».

      Чтобы как-то убить время, они не спеша прошли вдоль этого оврага, огибая многочисленные рытвины и ямы, в которых уже успели уютно угнездиться у костров те, кто пришел раньше их.

      Обойдя овраг, они оказались у насыпи заброшенной узкоколейки, широкой дугой опоясывающей Ходынское поле и уходящей своими давно проржавевшими рельсами и полусгнившими ступеньками шпал в сторону далекого города.

      Вечерело. Вот уж и солнце спряталось за близкую рощицу, озарив своими лучами верхушки сосенок и берез.

      А народ все прибывал и прибывал. То и дело подкатывали перегруженные телеги и тарантасы. В них теснились целыми семьями. Пели, смеялись, ехали как на праздник. Одни располагались здесь же, прямо в роще, другие пробирались дальше, поближе к заветным ларькам и палаткам.

      – Ну что мы с тобой все ходим, ходим, словно неприкаянные, Кузьма! Чего ищем-то? – вдруг возроптал Иван. – Я уж все ноги истоптал. Да и выпить-закусить давно пора. Жрать охота – ах живот подвело! Глянь, все уж во хмелю да в сытости поют да гуляют, а мы с тобой все чего-то ищем…

      – Погоди, погоди, с умом надо место выбирать, – думая о чем-то своем, процедил сквозь зубы Кузьма. – Что-то не очень нравится мне вся эта канитель…

      – Что ж не так-то? Что ты ворчишь? Люди празднуют, веселятся, а ты все ходишь да ноешь! – вскипел вконец уставший и проголодавшийся Иван.

      – А то… уж больно много народищу тут собралось. И все прут, прут со всех сторон. И никакого удержу им нет. Представляю, сколько их к утру тут набьется и что будет, когда подарки начнут раздавать. Вот и думаю я, не дошло бы тут до греха, до смертоубийства…

      – Что-то не пойму я тебя! – совсем растерялся от слов товарища простоватый Иван.

      – А тебе и не надо! – засмеялся Кузьма. – Зачем тебе голову забивать моими сомнениями. Идем-ка вон туда, поближе к оцеплению. Там простору поболе. А то ведь тут, в гуще, народу к утру будет не продохнуть. А я простор, волю люблю… И чтоб, если что, было куды бечь…

      – Да куды ж ты бечь-то собрался и от кого, заячья твоя душа? – засмеялся Иван.

      – Да это я так, на всякий пожарный случай… Забудь… – отмахнулся Кузьма, быстро шагая в одному ему известном направлении, так что Иван за ним еле поспевал.

      А вокруг, во тьме уже властно наступившей ночи, там и тут полыхали костры, освещая возбужденные, веселые, пьяные лица сидящих и лежащих вокруг них людей.

      То ли от непонятных, но тревожных слов Кузьмы, то ли от вида этого погрузившегося во тьму и кажущегося теперь бесконечным поля, переполненного пьяными криками, песнями и гомоном собравшихся здесь людей, Ивану стало жутко. И он, как мог, старался поспешать вслед за товарищем, боясь отстать, затеряться в этой бескрайней, беспокойной толпе.

      Они снова миновали тот самый овраг,