Женщина-отгадка. Мария Метлицкая

ь, как и было заявлено – идеальный возраст для помощницы по хозяйству: опыт уже есть, а силы еще есть. Просто она была из тех женщин, которые вне возраста. Из серии – маленькая собачка, которая, как известно, и в старости щенок. Одета она была более чем скромно – в серо-черных тонах, и, по-моему, это ей не шло, оттого, что в самом ее облике не было никакого акцента. Вроде и придраться не к чему, а все как-то очень незначительно: носик, глазки, ротик – все неплохо, а взгляду зацепиться не за что. Хотя всем известно, что именно из таких вот женщин можно вполне сваять и красавицу – черты лица позволяют. Но сейчас передо мной была классическая женщина-невидимка. Из тех, с кем пять раз увидишься, а на шестой пройдешь мимо и не узнаешь. Ничего лишнего она не говорила – только тихим и ровным голосом, не поднимая глаз, отвечала на мои вопросы. «Подходит!» – подумала я, наученная горьким опытом. Я ее не почувствую. Она удачно мимикрирует под мое жилищное пространство, и я ее не замечу. А это в моем случае главное. Устала я от подробностей про мужа-идиота (естественно), про детей-сволочей (а как же иначе), про гадину-свекровь (ну, это и так ясно), про проблемы климакса (приливы-отливы, а то я не знаю), про больную поджелудочную (тошнит после копченой колбасы. Тошнит – не жри). И про то, что дубленке пятнадцать лет и денег, конечно, не хватает. А еще плюс к этому всему – пойдемте кофейку погоняем (раза три-четыре). И как хорошо, что у вас дома курят! Да нет, конечно же, не кофе жалко и не сигарет. Жалко времени. До боли. И еще – себя. Ну зачем мне все это? И за мои же, заметьте, деньги. Да-да, я всем готова посочувствовать, но мне же тоже есть чем заняться. Обычно я все это говорю подругам и страстно возмущаюсь. Но противостоять, увы, не могу. Теряю время, варю кофе, курю лишние сигареты, мою чашки. Раздражаюсь. Злюсь на себя. И боюсь обидеть человека. Всякое в жизни бывает. Плавали, знаем. В этой стране – что с сумой, что с тюрьмой в перспективе встретиться может каждый. Ведь могло быть и все наоборот – это я могла бы тереть ее унитаз и пылесосить ее ковер, если бы по-другому сложились обстоятельства. Зачем же обижать хорошего, в общем-то, человека.

      Я внимательно разглядываю свою молчаливую гостью, и мне кажется, что ничего из вышеперечисленного мне в данном случае не грозит. Мы легко договариваемся о цене и обозначаем ее присутственный день. Кстати, у нее роскошное и богатое имя – Вероника. Ну пусть хоть имя. В общем, получилось так, как я и предполагала. Она приходила точно в назначенный час. Снимала свою курточку и брючки, аккуратно на коврик у двери ставила свои ботиночки (максимум тридцать четвертый размер). Переодевалась в старые джинсы и маечку и повязывала на голову косынку, как бандану. К рабочему дню она была вполне готова. Конечно, к любой уборке, если захочешь, можно придраться, но таких целей у меня не было. Да и вообще я была почти счастлива – она общалась со мной только по делу и тактично, два раза, тихо стучала в дверь. Я могла спокойно работать, и меня ничто не отвлекало. Почти… Почему? Ведь ее присутствие было практически незаметно. Я садилась за стол, раскладывала свои записи, расписывала ручки, настраивала свет. Пыталась сосредоточиться. Но что-то необъяснимое мне мешало – наверное, мешала я себе сама. Или что-то все-таки не так? Говорят же что-то про ауру и биополе. В общем, я искала объяснения и оправдания. В середине дня я выходила из своей комнаты и предлагала ей пообедать. Она отказывалась. Всегда. Выпивала только чашку чаю. И все, заметьте, молча. О себе – ни-ни. Теперь уже меня слегка разбирали любопытство и недоумение. Все же всегда со мной пытались поделиться. Располагаю, видимо. Но здесь не тот случай. Пару раз я задала наводящие вопросы. Замужем – кивок головы. Дети есть – то же самое. Ну и фиг с тобой. Глубже я не лезла. Словом, она была тиха, как украинская ночь, и я вроде должна была быть счастлива, но почему-то мне было неуютно, хотя именно об этом я мечтала.

      Неладное (как ей показалось) заподозрила моя недоверчивая дочь. Эта Вероника ей категорически не нравилась. Объясняла она это так: