Верни мои сны. Саша Ирбе

дня я поспешила домой.

      Прямо перед лифтом меня остановил мерзкий и гнусавый звонок моего телефона. «Мерзкий», потому что в такой час и в такую дату звонят только самые занудные и самые неуместные люди.

      На экране высветился неизвестный мне номер. Не здороваясь, незнакомый женский голос сказал, что случилась беда, что наш общий близкий человек умер.

      Умер?!. Когда же я выведала у нее, наконец, о ком идет речь, то даже успокоилась. В первую минуту мне подумалось, что беда случилась с моим отцом, сыном или мужем… А оказалось: с человеком, с которым меня год как не связывало уже ничего.

      Только желтый цвет купленного мною платья уже не радовал: и напоминал не солнце и песок желанного лета, а стены больницы, в которой мне в детстве месяцами приходилось лежать.

      Очень насторожила меня просьба этой женщины, так, невзначай, перевернувшей весь день, а потом, как оказалось, и целые годы моей жизни. Она просила меня позвонить его папе и очень настаивала на этом. А я все не понимала, зачем же звонить, когда прошел уже год, как мы с его сыном расстались.

      Когда и расстались-то мы не сказать чтоб друзьями.

      Настанет день, опять начнем сначала

      беззубую картину бытия,

      а ты все хочешь, чтобы я молчала

      или твердила только, что твоя.

      Или еще пленительней: «Навеки!..

      Не размыкая ни сердец, ни рук».

      Беда лишь в том, что страсти в человеке

      родятся сами и уходят вдруг.

      И оттого не станем лгать напрасно.

      Есть жизнь одна, а в ней есть жизней – сто.

      У нас мгновенье есть… Оно прекрасно…

      А что за ним?.. Не ведает никто.

      Да… Я не умела любить.

      Даже когда в последние месяцы звонила Сергею – звонила лишь потому, что мне что-то было от него нужно.

      Последний раз, кажется, в три или в четыре часа ночи. В тот миг трещал по швам один из моих новоначатых, но пока не устаканившихся романов.

      Хотелось побольнее ударить того, другого, который даже не понимал, не хотел понять, как глубоко, как сильно нужно меня любить.

      Невольно привлекала грешная мысль: «Из постели одного тут же в постель другого».

      И уже, как далекий и глубоко пережитый сон, вспоминала уютную комнату, покрытую алым, точно кровь, ковролином; резные, вставленные в оправу красного дерева, зеркала; глубокую нишу, возвышающуюся над вырезанным в виде орла изголовьем кровати…

      И стены… Стены, такие вишневые, что иногда от их света рябило в глазах. «Замок… Маленький замок…» – подумала я, как только вошла в эту комнату впервые.

      А еще вспомнилась церковь, стоящая на высоком холме прямо перед нашим окном. Белая, с черными, как смоль, куполами. Сколько раз я приезжала к Сергею под утро и сколько раз она высвечивалась на серо-лиловом зареве предрассветного неба.

      В его комнате меня всегда, точно нега, вмиг охватывала царящая вокруг тишина. И только алые простыни, такие скользкие, что удержать их на себе, заранее не подложив под бок, было практически невозможно, нарушали гармонию, которая царила в этом доме всегда.

      Только в тот раз к Сергею я не поехала.

      Кажется,