Не держи на него зла (сборник). Анна Лучина

танцы.

      Но Заза не пустил Блаженку даже на порог. И Блаженка сидела на лавочке перед новым корпусом турбазы вместе с пенсионером Василием. Он курил папиросы «Памир» и с какой-то мрачной отрешенностью смотрел на смутные очертания гор. В желтовато-сером свете фонаря лицо его было бугристо, серо, измято, как старая газета.

      Из раскрытых окон доносилось: «Чита дрита, чита маргарита. А-а…»

      Василий курил свои адские, крепкие, как солдатская махорка, папиросы, а Блаженка, страдая от колючего дыма, жаловалась ему на Зазу.

      – Деревенщина этот Заза. Грубый мужлан, – говорила Блаженка, делая короткие паузы между словами, чтобы Василий успевал кивнуть. – Злой, заносчивый, строит из себя. Подумаешь, смазливый. И что? Ненавижу его.

      Блаженка повернулась, чтобы посмотреть на молчащего Василия.

      Неподвижная голова Василия, с серебристым ободком над ушами, тонула в черном бархате неба, усыпанном кунжутными семечками звезд.

      – Да, – насупившись, повторила Блаженка и поскребла ногтём шершавую скамейку. – Ненавижу. Что я ему плохого сделала? Что? Цепляет меня на каждом шагу. Лампочка, лампочка. Вот теперь на танцы не пустил. Говорит, в кедах нельзя.

      Подул легкий ночной ветерок, Блаженка поёжилась и зевнула.

      – Наверно, ему профурсетка, вроде тебя, разбила сердце, и он теперь на тебе отыгрывается, – после долгой затяжки произнес Василий.

      – Почему профурсетка? – обиделась Блаженка. – Я, между прочим, школу с серебряной медалью закончила. Еще учусь в институте, а меня уже в министерство среднего машиностроения зовут работать.

      – Среднего, – задумчиво повторил Василий. – Понятно. Тогда иди, раз зовут.

      – А я не хочу, – все еще хмурясь, сказала Блаженка. – Там в коридорах лежат красные дорожки. По ним медленно ходят пожилые седые люди, говорят тихо. Как в больнице. Тоска. Я там задыхаюсь. Я хочу, как птица, улететь куда-то далеко. Вот взять и полететь. Очень далеко. За горизонт.

      Блаженка поискала глазами горизонт, но увидела только плоские силуэты гор на фоне черного, как колдовской турмалин, звездного неба.

      – В детстве я часто лежала в поле, смотрела на тонкую ниточку горизонта и думала: «А что там, кто там? Почему эта тоненькая ниточка вдали такая притягательная?» Не знаю почему, но мне всегда хотелось посмотреть, как там, за горизонтом, люди живут, что делают. А что делает человек за соседним столом, мне не интересно.

      – Многих такое любопытство погубило, – помолчав, сказал Василий. – Но разве это кого-то останавливало? А Заза – молодой еще, цену словам не знает. Ты не держи на него зла…

      Утром Заза, одетый в рубашку, джинсы и легкие сандалии, повел группу на развалины античного храма.

      Храм находился километрах в пяти от турбазы, и путь к храму пролегал по узкой тропинке тихого безлюдного ущелья.

      Одна сторона ущелья была низкая, усыпанная сухими, серыми валунами. Другая стена ущелья была высокая, накрытая густым зеленым ковром, с которого сползал вверх белый пух тумана.

      Вдоль