По скорбному пути. Воспоминания. 1914–1918. Я. Е. Мартышевский

дальше. В вагоне было очень тесно. Мое место было удобное, оно находилось в самом углу, у окна. Полумрак и мерный шум колес вызывал мечтательное настроение. Я переносился мыслями в свой дом, думал о том, что делает в эту минуту мать, может быть, она спит, а может быть, молится обо мне перед своим потемневшим от времени образом Царицы Небесной, и мягкий розовый свет лампад озаряет ее опечаленное, доброе лицо и отражается в увлажненных тихими слезами кротких глазах, обращенных с мольбой к лику Пресвятой Девы…

      А мои дорогие маленькие сестренки! Они, наверное, спят теперь крепким детским сном и улыбаются мне во сне… Теперь и семья, и дом, и мой любимый садик, и близкие для меня люди – все это осталось позади, и, подхваченный могучими крыльями неотвратимой судьбы, я несусь вперед, в неведомую даль, где миллионы людей стоят, как две живые стены, беспощадно уничтожая друг друга, и где смерть, муки, ненависть, обман и злоба торжествуют свою победу… Что ждет меня там, за кровавой чертой? Быть может, я буду убит наповал в первом же бою, или буду изувечен, или раненый попаду в плен… Как знать? Будущее скрыто от нас, и только в одном я мог быть уверен – это то, что совершенно невредим я не останусь. В современном бою пулеметный и ружейный огонь достигает такой силы, что пули косят людей, как траву, и потому вероятность уцелеть в таком аду очень мала. Впрочем, после первых же боев среди офицеров распространилось совершенно справедливое убеждение, что быть легкораненым – это все равно что выиграть двести тысяч, так как легкая рана за редким исключением заживает без всяких последствий, а между тем она дает право на эвакуацию в тыл, где раненый может найти заслуженный отдых после тяжелых лишений и невзгод войны и лишний раз повидаться со своей семьей. Понемногу мысли мои начали путаться, а колеса продолжали напевать свою монотонную песенку, и я задремал.

      Проснулся я лишь тогда, когда наш поезд подъезжал к Львову. Было часов 8 утра. Погода стояла чудная, солнечная. Я с любопытством смотрел в окно на огромный город, расположенный на возвышенностях, с многоэтажными зданиями, костелами и пожелтевшими садами.

      «Вот он какой, Львов!» – подумал я. Сколько русской крови, в том числе и моей, пролилось прежде, чем мы завладели этим красивым городом – столицей всей Галиции. Австрийцы очистили Львов так поспешно, что оставили в нем много паровозов и вагонов и огромные продовольственные склады и склады с огнестрельными припасами. Вокзал оказался зданием очень красивой архитектуры с огромным стеклянным навесом, где останавливаются пассажирские поезда. Едва наш поезд остановился, как Франц уже протискивался ко мне, чтобы помочь нести вещи. Выйдя из вагона, я сказал Францу, чтобы он ждал меня в зале 3-го класса, а сам пошел в зал 1-го и 2-го классов и занял место около маленького мраморного столика. Обстановка была как в первоклассном ресторане. Пол, выложенный плитками наподобие шахматной доски, был чисто вымыт. На больших столах, покрытых белоснежными скатертями, стояли пальмы, дорогие канделябры и не раскупоренные