У ворот Петрограда (1919–1920). Г. Л. Кирдецов

после подавления коммунистического восстания, из финляндских тюрем должно было выйти на свободу свыше 8 000 человек. И от этого террора, естественно, терпели, прямо или косвенно, русские, преимущественно же русское белое офицерство, сделавшееся козлом отпущения для финляндского шовинизма, которым в ту пору были заражены все буржуазные партии молодой, только что обретшей свою независимость страны.

      * * *

      От этих гонений и постоянных административных преследований молодое офицерство стало искать спасения на южном берегу Финского залива – в Ревеле, где, как мы уже отметили, в январские дни вооруженная борьба с Советской властью стала принимать более или менее организованный характер, хотя и не выходя за пределы партизанщины.

      Началась тяга в Эстонию. Молодые офицеры небольшими группами в 10–15 человек – в большинстве случаев элементы, которым «нечего было терять» в Финляндии, но которым становилось невтерпеж положение париев, на торговых суденышках или ледоколах, зачастую вместе с партиями финляндских добровольцев, спешивших в Эстонию, стали переправляться в Ревель.

      Но в этой тяге в дни моего приезда в Гельсингфорс не было никакой планомерности: партии добровольцев-офицеров шли в Ревель на собственный страх и риск, без «подъемных суточных и прогонных», без всякого снабжения, ведомые, с одной стороны, желанием уйти как можно скорее из Финляндии, с другой – стремлением попасть на арену активной борьбы с большевизмом, причем большинство только из газетных сообщений знало, что на том (эстонском) берегу залива действует какой-то «северный русский корпус».

      В политическом отношении эти люди представляли собой материал, который поддавался обработке в любую сторону. Многие из них впоследствии при наступлении Северо-Западной армии на Петроград ничем себя не запятнали ни в военном, ни в политическом отношении: многие пали смертью храбрых на полях сражения под Гатчиной и Царским Селом под знаменем «Учредительное собрание». Многие подпали под развращающее влияние бандитов и казнокрадов, которыми, к сожалению, кишмя кишела Северо-Западная армия. Значительная же часть, ограбленная нравственно и материально, томится и поныне в лесах Эстонии на лесных работах, куда их загнал эстонский шовинизм, возведенный в государственную систему при явном попустительстве местной социал-демократии. Еще некоторая часть после ликвидации фронта бросилась из огня да в полымя – ушла в Советскую Россию, где им была обещана амнистия при условии, если они вернутся к определенному сроку.

      * * *

      Я застал, наконец, в Гельсингфорсе и третью группу русских людей – наиболее влиятельную, наиболее активную и политически кристаллизованную. На ней я и остановлюсь подробнее, потому что из нее-то и выросло движение «На Петроград». Она-то впоследствии и питала духовно и политически Юденича и его штаб – и не только в так называемый гельсингфорсский период его деятельности, когда «герой Эрзерума» и будущий диктатор Петрограда месяцами почти не выходил