Клетка. Саша Кругосветов

почему я – то Мариула, то Марина?

      – Честно говоря, нет. Я думал, это почти одно и то же.

      – Да помолчите вы, вечно куда-то торопитесь. Не прерывайте меня и послушайте. Может, у вас не будет больше возможности еще раз встретиться со мной. До поры до времени.

      – Почему это, интересно?

      – Потому что имя мое – Шахат, и символ Шахат – тысяча глаз. Вот вы и узнали… Только не говорите об этом никому. И, конечно же, – этой глупой мадам Гаулейтер, ведь вы так ее называете? Пока не понимаете, потом поймете. Когда встретитесь со мной снова, тогда и поймете, что это означает.

      «Шахат, Шахат, это что, шутка такая? Нет такого русского имени».

      – «Шах и мат», «Шахимат» – вы смеетесь надо мной, шамаханская царица. Вы смеетесь надо мной. Смеетесь, потому что не верите мне. Еще раз объясняю: здесь была комиссия. Вы меня просто вынуждаете – следственная комиссия.

      – Из-за кого? Может, вы сейчас скажете, что из-за вас все было? Этого просто не может быть, – сказала Марина и рассмеялась.

      – Может, и очень даже может. Почему вы решили, что ко мне не приходила следственная комиссия? Может, и не следственная – комиссия из какой-нибудь судебной инстанции. Разве нашего мимолетного знакомства достаточно, чтобы вынести сколь-нибудь обоснованное суждение о том, что на мне нет никакой вины?

      – Конечно, я не та самая инстанция судебного толка, которая якобы присылала к вам комиссию и зачем-то при этом рылась в моих фотографиях, поэтому и не могу иметь обоснованного суждения о вас – по большому счету, малознакомом мне человеке. Но, с другой стороны, присылать следственную комиссию домой, без предупреждения вскрывать и занимать комнату молодой девушки, совершенно непричастной к каким-то вашим неизвестным мне поступкам, рыться в моих фотографиях, нарушать фотокомпозицию, мистичность которой может повлиять на все мироздание…

      «Ишь, как она расстроилась из-за своих фотографий. Не понимаю, из-за чего такой переполох, правда, ножки у нее на пляжных фотографиях очень даже ничего. И в жизни, похоже, тоже. А она теперь все закрыла. Остались только глаза. Глаза, правда, тоже довольно завлекательные», – подумал КГ, а Марина между тем продолжала:

      – Все это можно было бы сделать из-за какого-то особо тяжкого преступника, которого следовало бы немедленно арестовать. А вы на свободе. И, судя по вашей опрятной одежде и душевному спокойствию, вряд ли можно предположить, что вы только что бежали из тюрьмы. Так что никаких преступлений вы, конечно, не совершали. Тем более – тяжких. Да и характера бы у вас на это не хватило.

      – Насчет характера я с вами частично согласен. Но зачем вы говорите о комиссии противу очевидности – комиссия все-таки была. А что если она пришла и, поговорив со мной, сделала вывод о моей невиновности? Или, например, о виновности, но совсем не в той степени, в которой это вначале предполагалось?

      – Что же, это вполне возможно, – задумчиво сказала Марина. – Тем более зачем тогда надо было нарушать чудесную космогонию моей фотокомпозиции? А с другой