Клетка. Саша Кругосветов

вот как! Даже интересно. Пожалуй, вы меня заинтриговали. В сущности, у меня нет возражений. Но только я ужасно устала, просто валюсь с ног от усталости. Зайдите на минуту. Постойте в прихожей. Только мы не сможем здесь разговаривать. Всех перебудим, здесь во второй комнате есть жилец, племянник Евдокии Прокопьевны. А может, и двоюродный брат. Мне, конечно, все равно, если кого побеспокоим. Просто неловко за нас самих. Подождите, я зайду в свою комнату, зажгу свет, а в прихожей мы свет выключим. Заходите ко мне, – шепотом позвала она. – Вот так. Здесь у меня мы можем, наконец, поговорить. Садитесь.

      Она усадила его на стул, на котором утром сидел инспектор. А сама осталась стоять у тахты, красиво скрестив стройные ноги. И даже не сняла вуалевую косынку с головы. «Зачем же она осталась стоять у тахты и не села, если она так устала?»

      – Так о чем вы хотели поговорить так внезапно? Я вся в нетерпении. Может, вы влюбились в меня столь неожиданно? Думаю, что вряд ли, мы с вами толком и не видели-то друг друга до сегодняшнего дня.

      – Возможно, вы опять скажете, что я зря вас побеспокоил, что это за обсуждения в такое позднее время, разве это так срочно?

      – Ах, эти ваши бесконечные вступления, предисловия, расшаркивания… Вы не можете сразу приступить к сути дела?

      – Ну что же, спасибо, вы существенно упростили мою задачу. Сегодня утром некие люди прошли безответственно в вашу комнату, самоуправничали и привели все в полный беспорядок. Переставляли вещи. И все это происходило по моей вине. В связи с вышеизложенным я нижайше прошу простить меня. Тем более что эти безответственные люди вторглись к вам по собственной инициативе и с помощью Евдокии Прокопьевны.

      – Вторглись в мою комнату? Но в чем же причина, почему вы молчите о самом интересном? Вы сумели заинтриговать меня. Скажите же скорее, что здесь произошло. И не по этой ли причине у вас на лбу наклейка – следы боевых сражений?

      – Ах, милая, милая, не знаю, как к вам обращаться – не товарищ же Толоконникова, – можно я буду называть вас просто Мариночкой? Все это так несущественно, и зачем вам забивать этой ерундой свою хорошенькую головку?

      – Тайны, тайны, какой вы, однако, таинственный. Вообще-то таинственной пристало быть женщине. Таинственной, а еще лучше – роковой. Ну, раз вы хотите остаться таинственным, оставляю за вами эту прерогативу. Пусть это будет ваша тайна. А может быть, наша с вами тайна? В любом случае, коли вы просите прощения, охотно вас прощаю, тем более что, мне кажется, все вещи у меня стоят на тех же самых местах, что и раньше. Вон и блузка висит.

      Смотрите-ка, все фотографии разбросаны. Мне вообще не нравится, что кто-то без спроса рассматривал мои фотографии, тем более что на многих из них я запечатлена в довольно-таки обнаженном виде. Мне все же странно выговаривать вам, взрослому состоявшемуся человеку, и объяснять вам, что нельзя делать то, что вы на самом деле должны были сами запретить себе. Как вам вообще могла прийти в голову мысль проникнуть самовольно в мою комнату в мое отсутствие?

      – Я уже объяснял вам, товарищ Толоконникова, что эти фотографии