Удар отточенным пером. Татьяна Шахматова

как раз и специализировалась на таких вот словесных баталиях.

      «Это ж надо, какая карма!» – Конечно, я подумал, что филология изощренно мстит мне.

* * *

      Вы видите, до чего русский ум не привязан к фактам.

      Он больше любит слова и ими оперирует.

Академик И. П. Павлов,физиолог

      Жизнь гуманитария, наполненная размышлениями о неосязаемых вещах, и жизнь деревенского фельдшера, в которую я буквально сбежал после филфака, с некоторых пор стали ассоциироваться у меня с двумя сторонами жизни двоеженца. Они сочетались, как сон и явь, как чувственное и настоящее, в каждую из этих жизней я погружался с головой, в каждой был как будто другим человеком, каждую по-своему любил. Только мое двоеженство было далеко от идеала счастливой мусульманской семьи, где обе жены уживаются на одной кухне. Оно напоминало скорее преступное, запретное сожительство, когда одна не должна знать о существовании другой.

      «В начале было Слово» – сказано в Евангелии. «В начале было дело» – поправил евангелистов непокорный Гете. Я же завис между словом и делом, как зависает между командами старая Винда.

      Тем не менее мне стоило признать, как бы ни было обидно: одна из женщин не любила меня так же сильно, как любил ее я. Мир реального делания, настоящая жизнь российской деревни, где так нужны любые мужские руки, где за непьющих мужиков разворачивается настоящая война и даже последние алкоголики не последние люди на деревне, если соображают руками… Эта самая деревня не принимала меня. Нет, явного отторжения я не чувствовал, мне помогали, предлагали кров и помощь, но я постоянно видел ту мягкую снисходительность, которая появляется в обращении пятиклашек к первокласснику, случайно перепутавшему дверь и попавшему во взрослый класс. Я был для них философом – в общем и целом существом бесполезным, которое они кормили на излишек. Так на Руси содержали скоморохов и бродячих музыкантов. В тучные годы их становилось больше, они напоминали о том, что материальный мир конечен, а красота и любовь бесконечны. А в худые годы скоморохи исчезали, материальный мир диктовал свои жестокие условия, было не до красоты. Я чувствовал себя в деревне немного скоморохом.

      Отучившись два года на филфаке, я понял, что кормить гуманитарную сферу в том виде, в каком она существует сейчас, нет никакого смысла. Невозможно лечить людей и не пачкать скальпель в трупе, не вдыхать ядов разложения. Невозможно строить космические корабли и ни разу не блевать в центрифуге, невозможно делать корма для собак и не знать, как они гадят. Современная же гуманитарная наука погрязла в схоластике, словоблудии, переливании из пустого в порожнее, отрицании нового. Мне не нравилось то, чему учили в университете. Я ушел с филфака, несмотря на все протесты моей именитой тетки.

      Поступал я в медицинский, но баллов хватило только в ветеринарку. Впрочем, я был вполне счастлив, за год вспомнил химию, окунулся по самые локти в кровь, навоз, экскременты, кисло пахнущие внутренности и только теперь почувствовал себя наконец при настоящем