Дьявол. Альфред Нейман

тупоголовы! Ведь герцог не сказал еще своего последнего слова, а если и скажет его, то все равно ненадолго. А если и всерьез скажет, то мы в лучшем случае попадем из бургундского кулька во французскую рогожку[2].

      Оливер сощурил слегка глаза под взглядом купца и воскликнул своим высоким, пронзительным голосом:

      – Хо, хо, Питер Хейриблок, когда же, по твоим расчетам, герцог сделает тебя своим сборщиком податей?

      Из кучки перед лавкой отделился коротконогий, широкоплечий торговец и, посмотрев серьезными глазами в лицо мейстеру, спокойно сказал:

      – Тогда, когда король Франции сделает Дьявола своим брадобреем.

      Даниель Барт раскатисто засмеялся:

      – Тогда придется христианнейшему лису[3] бриться при помощи ложки, по нашему гентскому обычаю.

      Под шум поднявшегося смеха Оливер наклонился к суконщику и быстро спросил:

      – А у вас есть для меня образчики материй, почтеннейший?

      Толстяк встал и потянулся, утвердительно кивнув головой. Оливер сказал ему тихо:

      – Выйдя из лавки, сверните налево в переулок и входите поскорей в первую дверь.

      При этом он отряхнул суконщику платье и бросил через плечо:

      – Воистину, Питер, для нашего города выгоднее иметь Дьявола во Франции, нежели герцогского заступника в Брюсселе. Ведь приходится серьезно пораскинуть умом-разумом, когда все ставишь на карту. Ну, да мы едва ли поймем друг друга, тем более что я могу избавить тебя всего лишь от твоей щетины на подбородке, а никак не от страха за судьбу твоих векселей в Брюгге и Льеже. Поэтому иди-ка сюда и садись.

      Присутствовавшие одобрительно засмеялись, а Хейриблок, пожимая плечами, неуклюже повиновался; тем временем толстый суконщик успел уже выйти на улицу. Намыливая лицо Хейриблока, Оливер шепнул:

      – Вот тебе хороший совет, дружище Питер: держи язычок за зубами в такое смутное время. Я должен тебе откровенно сказать, что некоторые из старшин считают тебя агентом герцога. А ты ведь знаешь, чем пахнет такое подозрение? Итак, будь благоразумен.

      Торговец с опаской взглянул в сторону и промолчал. Внезапно смолкли и беседовавшие перед лавкой горожане. Оливер поднял голову и увидел, что все они с улыбкой смотрят в одном направлении. Он тоже усмехнулся: выражение их засветившихся глаз было ему очень знакомо. Прекрасная Анна шла, лаская взоры своим обворожительным видом; поблагодарив приветствовавших ее спешными короткими фразами и жестами, она вошла в лавку. Лицо Оливера, с его тонкими губами, суровой линией впалых щек, глубоко сидящими, сердитыми, неопределенного цвета глазами, сделалось мягче, добродушнее и моложе, стало теплым и как бы освещенным солнечным сиянием, когда жена подошла к нему.

      – Все обстоит благополучно, – сказала она и улыбнулась.

      В комнате стало опять светлее. Теперь ее провожали взоры мужчин, глядевших ей вслед: смотрели те, кто стоял перед лавкой, поворачивали намыленные свои

2

Т. е. из одного неприятного положения в другое.

3

Намек на французского короля Людовика XI, за свое коварство прозванного лисой.