Сен-Map, или Заговор во времена Людовика XIII. Альфред де Виньи

Небесное создание! Я один был в тот миг свидетелем Господних тайн или, вернее, одной-единственной тайны: непорочности твоей души; я приобщил тебя к твоему Создателю, который сошел и в мою душу. Несказанный брак, где венчающим был сам Предвечный! Только такой брак и дозволен между девственницей и пастырем; единственным наслаждением для каждого из нас было сознавать, что для другого начинается вечность блаженства, вместе вдыхать благоухание неба, прислушиваться к горним созвучиям и быть уверенным, что наши души, обнаженные только перед Господом и одна перед другой, достойны вместе поклоняться ему.

      Что же за сомнение еще тяготит твою душу, сестра моя? Может быть, тебя смущает мысль, что я чересчур боготворю твою добродетель? Или ты боишься, что мое чистое поклонение отвлечет меня от поклонения Создателю?..»

      Когда Умэн дошел до этих слов, дверь, через которую удалились свидетели, внезапно распахнулась. Судьи с беспокойством стали перешептываться. Лобардемон недоумевал и знаком спросил у монахов, не делается ли это по их распоряжению; но те находились довольно далеко и, сами удивленные, не могли дать ему знать, что происходящее ими не предусмотрено. Впрочем, едва они успели обменяться взглядами, как, к великому изумлению присутствующих, на середину подмостков вышли три женщины в рубахах, босые, с веревками вокруг шеи и со свечами в руках. То была настоятельница в сопровождении сестер Аньесы и Клер. Обе они плакали; настоятельница была очень бледна, но держалась уверенно, и взгляд ее был решителен и смел; она опустилась на колени; монахини последовали ее примеру; все так растерялись, что никому и в голову не пришло задержать ее, и она ясным, твердым голосом произнесла слова, отозвавшиеся во всех уголках зала:

      – Во имя Пресвятой Троицы, я, Жанна де Бельфиель, дочь барона де Коза; я, недостойная настоятельница Луденского монастыря урсулинок, прошу у Господа Бога и у людей простить мне грех, что я оклеветала невинного Урбена Грандье. Я не была одержима; то, что я говорила, было мне подсказано другими, совесть не дает мне покоя…

      – Отлично! – послышалось на трибунах, в толпе раздались рукоплескания.

      Судьи вскочили со своих мест; стражники растерянно смотрели на председателя: он был в ярости, но продолжал сидеть.

      – Всем молчать! – крикнул он в бешенстве. – Стражники, исполняйте свой долг!

      Человек этот чувствовал за собою столь могущественную поддержку, что не ведал страха, а мысль о небесной каре никогда не приходила ему в голову.

      – Достопочтенные отцы, каково ваше мнение? – обратился он к монахам, сделав им знак.

      – Наше мнение, что дьявол старается спасти своего друга… Obmutesce, Satanas![19] – вскричал отец Лактанс страшным голосом, как бы вновь изгоняя беса.

      Огонь, поднесенный к пороху, не оказывает столь мгновенного действия, какое оказали эти слова. Жанна де Бельфиель порывисто встала; встала во всей красе своей юности, которая производила еще большее впечатление благодаря ее необычной одежде; казалось, это душа,

19

Умолкни, Сатана! (лат.)